Игры с хищником - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 53

Кабельный завод он по своей воле разместил в Ельне, таким образом подняв город из грозящего ему пепла.

Размах ему нравился, однако каждый раз, возвращаясь из столицы на родину, он чувствовал некую ущемленность и подозревал, что у центрального руководства относительно него есть особое мнение, возможно, как-то связанное с его личной жизнью. Сергею Борисовичу все еще напоминали о холостяцком состоянии, однако теперь слышался в этом своеобразный намек на историю с семьей Махоркиных.

Или ему так казалось, ибо он не воспринимал всерьез и не связывал свою женитьбу с дальнейшим продвижением.

В это же бурное время сомнений и надежд ему докладывали, что тезка-надзиратель из следственного изолятора арестован прокуратурой, уличен в использовании служебного положения в преступных целях, изнасиловании задержанной женщины и приговорен народным судом к двенадцати годам строгого режима. Однако эти доклады не приносили удовлетворения и не воспринимались так, как если бы он услышал их сразу же после возвращения из Ельни.

О бутылке с самогоном, сданным на экспертизу, он еще какое-то время помнил и даже водителя посылал в институт, но анализ еще был не готов, и бесконечная суета постепенно приглушила острый интерес. Он возник лишь когда Сергей Борисович случайно встретил в дендрарии заведующего кафедрой химии.

– Я выполнил вашу просьбу, – сообщил он. – Есть письменное заключение. Но если хотите, могу сказать на словах. Этот спиртной напиток на местном диалекте называется белым вином...

Сергей Борисович словно споткнулся и не захотел слушать, поэтому попросил доставить заключение в кабинет, и когда прочитал его, то появилось ощущение нереальности.

Жидкость, содержащаяся в бутылке, на первый взгляд являлась спиртным напитком крепостью в 55 градусов, если считать по общепринятым меркам. Судя по гидроксильной группе, должен бы относиться к одноатомным, алкогольным спиртам, однако на самом деле к ним не относится, поскольку является сложнейшим органическим соединением, где большую половину компонентов составляют неизвестные химические, в том числе ароматические, элементы, установить которые в условиях лаборатории института не представляется возможным. Впрочем, как и невозможно точно установить исходное сырье, из которого получено это вещество, но определенно можно сказать, что это не продукт сбраживания, то есть не брага, не барда и никакой другой виноматериал. Произвести этот алкогольный напиток не только в домашних, но и в лабораторных условиях нельзя в принципе, поскольку не существует технологий, позволяющих выделить присутствующие в исследуемой жидкости эфиры, например, папаин – вещество, получаемое из плодов папайи, и тем более сохранить в первоначальном виде из-за их летучести.

Он прочитал заключение несколько раз, пытался встряхнуться, взбодриться, переключался на деловые бумаги и все равно никак не мог отделаться от навязчивого, детского чувства страха и любопытства. Почему-то все время вспоминалась лиственничная сера, которую дед сначала разжевывал сам, а потом пихал в рот внуку. Однако в скором времени утешился тем, что кафедра химии в институте была еще слабой, как и лабораторная база, поэтому ничего они там не смогли выделить и определить. Надо отвезти пробу в столицу и сдать в специализированный химический вуз, а иначе и в самом деле можно поверить, что Махоркины гонят самогон из колодезной воды...

Сергей Борисович поручил водителю одеться попроще, съездить вечером на Выселки и купить у Махоркиных три литра самогона. Водитель уже знал о его научном интересе, потому лишних вопросов не задавал, а взял специально подготовленную стерильную посуду и уехал.

Вернулся он под утро, поставил машину под окна дома и успел подремать часа полтора, прежде чем шеф вышел на улицу.

– Самогона у Махоркиных больше нет, – доложил печально. – И не будет. Опоздали...

– Что там случилось? – с внезапной тревогой спросил Сергей Борисович.

– Сказали, дед у них умер... Который барду заводил. Теперь заводить и гнать некому... Что оставалась после него, всю на поминках выпили.

В тот же день он тайно поехал на ельнинское кладбище. Могилу деда нашел не сразу, поскольку искал надпись «Махоркин» и случайно наткнулся на свою фамилию – дед не захотел лежать под чужим именем. Судя по дате смерти, Сергей Борисович оказался здесь на девятый, поминальный день, однако ничего не взял с собой и просто постоял возле свежего холмика, увенчанного деревянным крестом с еловым венком и временной табличкой.

И ничего особенного – зова крови, горя или сожаления – не ощутил. Может, потому, что под новое кладбище в Ельне отвели колхозное поле, и теперь покойников зарывали, можно сказать, в грубо вспаханную, каменистую пашню и так, словно не хоронили, а засевали ниву квадратно-гнездовым способом, отчего одинаковые глиняные холмики казались свежими: тут даже не росла трава – настолько была выхолощена земля. На всем этом крестовом поле оказалось единственное деревце, как раз на могиле деда, причем какое-то странное, с толстыми, мясистыми листьями, напоминающими листья магнолии. И запах от него исходил знакомый, терпко-смолянистый, как от распаренной на знойном солнце лиственничной хвои. Должно быть, дерево посадили сразу же после похорон, вместо надгробия, и, несмотря на глубокую осень, оно успело укорениться и как-то очень уж быстро дать молодые побеги.

Обратно он шел по кладбищенской дороге и вместо скорби испытывал раздражение, поскольку липкая после дождя серая глина засасывала ботинки, летела на брюки и полы плаща – хоть бы песком отсыпали, что ли... С детства он знал, что нельзя уносить могильную землю с кладбища, даже на обуви – это к покойнику, и потому, прежде чем сесть в машину, попытался отчистить одежду и оттереть ботинки о мокрую траву возле дороги.

За этим занятием и застали его Махоркины. Было еще полминуты, чтоб прыгнуть за руль и уехать, однако Сергей Борисович понял, что уже узнан, да и не разминуться было на узкой глиняной дорожке.

Первым шел Никита в армейской шинели, за ним вдова Евдокия, до глаз завязанная платком, сестры Антонина и Наталья вели за руки малыша, который уверенно шлепал сапожками по грязи. Сергей Борисович вытер руки носовым платком и встал на обочине, поджидая родню и внутренне готовясь к встрече, однако они даже не посмотрели в его сторону, а демонстративно прошествовали мимо. И только мальчик с детской непосредственностью завернул головку, с любопытством вытаращившись на незнакомца.

Ему мешали ноги Антонины, и он выглядывал из-за них, отставая, обвисая на руках женщин, пока мать не одернула его и не потащила за собой.

Но он все равно оглянулся еще раз, и Сергей Борисович услышал зов крови.

Этот был его сын!

Он сделал шаг им вслед и остановился, потому что в машине заурчал радиотелефон. Вызывали на срочное заседание ЦК, и самолет на аэродроме уже разогревал двигатели...

Спустя девять лет, в опальную пору, когда вокруг был густой туман неизвестности и будущее просматривалось не дальше вытянутой руки, Сергей Борисович тайно приехал на родину и поселился в доме у матери, будто бы на время отпуска. Она ничего не знала о его нынешнем положении, ни о чем не спрашивала, хотя скорее всего много чего видела и догадывалась, что время у сына не самое лучшее. Целыми днями он спал либо читал свои детские книжки и на улицу выходил, как в былые годы, с началом полной темноты, прихватив на всякий случай заряженный «вальтер»: в Ельне, как и во всей стране, начал развиваться дикий капитализм, по ночам устраивались бандитские разборки и, как в послевоенные годы, слышалась стрельба. Все фонари давно перебили, так что невозможно было проверить патроны, и никто уже не вкручивал лампочек. Иногда густой осенний мрак прорезали фары несущихся куда-то машин, а милиция загородилась решетками и не высовывала носа.