— Евгения Максимовна, теперь-то можно возвращать сына домой? Хотя бы Рождество отпразднуем всей семьей.
— Давайте выждем пару дней и посмотрим, как пойдут дела, — предложила я. — Оскар ведь и из тюрьмы может что-то предпринять. Он вообще-то не из таких, кто мстит. Для него главное выгода, но все же лучше подстраховаться. Вреда от этого не будет.
За следующие два дня произошло много событий, показавших, что я своими действиями растревожила осиное гнездо. Третьего вечером арестовали начальника таможенной службы области и с ним несколько чинов поменьше. В службе, как по телевидению объявил прокурор, началась проверка. Четвертым арестовали заместителя начальника отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ГУВД области. Начальник отдела, знакомый мне по паре дел, в телефонном разговоре признался, что начал копать под своего зама с момента перевода его в управление три месяца назад. Уж слишком странным был перевод, по его мнению. Зама ему навязали буквально силой.
— Ну теперь, Никита Тимофеевич, вздохнете свободно, — сказала я, чтобы поддержать его, но тот уныло ответил, что теперь и ему по шапке дадут.
Когда мы с Геннадием Петровичем в установленный час явились к Земляному, он в беседе сообщил нам, что Оскара утром убил сокамерник. Вроде бы поссорились из-за карточного долга.
— Вы верите в это? — поинтересовалась я.
— Нет, конечно, — вздохнул следователь. — Каюрова устранили люди, которые за ним стояли. Но вам-то бояться нечего. Вашим клиентам угрожал лишь Оскар. Мелочь, что повязали с ним, уже не открутится. Все как один дают показания. Все сядут. Доказательств у нас предостаточно.
— А мне надо будет выступать на суде, или мы как-то сможем уладить этот вопрос? — осторожно спросила я, выжидающе посмотрев на следователя.
— Нет, милая моя, придется поучаствовать, — притворно ласково ответил Земляной. — За этим делом пристально наблюдают с самих верхов. Шутка ли, напали на след целого синдиката пособников наркобизнеса. Самое интересное вообще только начинается. Благодаря смерти Каюрова главарям не удастся ускользнуть.
— То есть вы пойдете до конца? — спросила я с интересом. — Неужели есть какие-то зацепки?
— Есть, да не про вашу честь, — буркнул Земляной. — Это тайна следствия. — Он прищурил глаза и спросил: — Уж не надумали ли вы и дальше совать нос в это дело, Евгения Максимовна? Очень не советую.
— Зачем мне совать? — пожала я плечами, будто не понимая вопроса. — Мне за это никто не заплатит, а если появится такая возможность, то вообще с радостью запихнут в каталажку. Можете не переживать.
— Да, как же, — ворчливо бросил Земляной, — только я расслаблюсь, вы опять что-нибудь учините.
— А вы не расслабляйтесь, вам положено быть в напряжении, — посоветовала я и, натолкнувшись на зверский взгляд следователя, поспешно добавила со страданием в голосе: — Я же всегда, всегда хочу только помочь вам. У людей беда. Не могу же я пройти мимо, вот и влезаю в неприятности.
— Ай, да ладно, — махнул рукой Земляной.
Повинуясь внезапному порыву, он рассказал о результатах баллистической экспертизы моего револьвера. Она показала, что из него не стреляли в Веретей. Я это и так знала. Чего я не знала, так это того, что в огороде дома, принадлежавшего сестре колдуньи, нашли захоронение. В нем по предварительным данным обнаружен труп хозяйки — Вилены Веретей с проломленным черепом. Ее убили три месяца назад. Колдунья, очнувшись после ранения, рассказала, как случайно во время ссоры порешила собственную сестру за то, что она отказалась приютить ее в своем доме. Убив сестру, Клара Веретей стала выдавать себя за Велену. Этим решались проблемы и с законом, и с надоедливыми клиентами. Несколько раз к ней заходил участковый, но так и не заметил подмены.
— Представляете, какова наглость? Веретей мне прямо в глаза заявила, что когда поправится уйдет, и ни один мент ее не сможет задержать, — сказал Земляной.
— Опыт у нее есть, — заметила я.
— Какой опыт, все это бабушкины сказки, — решительно отверг мои слова следователь. — Она просто подкупила охрану и сбежала, а наши решили замять скандал. Теперь пусть попробует. Ладно, свободны оба, зайдете четвертого.
Мы вышли из автобуса и вдохнули морозный воздух свободы.
Прощаясь с Лисовскими, я напутствовала их, чтобы больше никогда не обращались к целителям, святым, колдуньям и знахарям. До добра это не доводит. От уличных гадалок тоже лучше держаться подальше.
— А я не поддаюсь гипнозу, — самоуверенно заявил Геннадий Петрович и привел пример. — Вот Кашпировский был, ну, еще в девяностые по телевизору показывали. Все как есть по вечерам перед экраном башками крутили в трансе, и все у них рассасывалось, а мне хоть бы хны.
— Знавала я таких, неподдающихся, — усмехнулась я. — Идут на спор к цыганам, а возвращаются без штанов. Они свое мастерство оттачивали веками, так что лучше не испытывать судьбу. Кроме того, если они заметят, что гипноз на вас не действует, а им очень надо вас обобрать, цыгане поступят по-простому — окружат вас табором, дубинкой по башке, и очнетесь потом в подворотне в носках.
— Да, я что-то об этом не подумал, — протянул Лисовский.
Светлана сходила в спальню, где у нее был сейф, и вернулась с пачкой пятисотенных купюр.
— Это вам за работу. Когда я вас нанимала, Евгения Максимовна, то даже не подозревала, на что вы способны в действительности. Я бы с радостью наняла вас на постоянную работу, но боюсь, что в данный момент мне будет это не по карману. Потом обещаю подумать. Оставьте мне свои координаты.
— Спасибо за доверие, Светлана Андреевна, однако я не стремлюсь к постоянству, — ответила я. — Настолько серьезные проблемы, какие были у вас сейчас, вряд ли когда возникнут. Так что у вас нет причин меня нанимать. Да я и сама не хочу сидеть сиднем и получать за это незаслуженные деньги. Я со скуки умру.
— Как знаете, — кивнула Светлана, протягивая мне ключи. — Вот, как договаривались — машина у подъезда. Вам осталось зарегистрироваться в ГАИ, и все. Цвет вишневый.
С бьющимся от радости сердцем я приняла ключи. Машину я уже видела, когда Станислав подвозил нас к дому, и еще подумала: мне бы такую. И надо же — желание сбылось. Мы попрощались, и я поспешила вниз, быстрее опробовать свое новое транспортное средство, пока его, чего доброго, не угнали.