Пользуясь тем, что спутник отвернулся, Гликерия Романовна
удовлетворила своё любопытство: быстро отвернула книжную обёртку, приложила к
глазам хорошенький лорнет на золотой цепочке — и поморщилась. Книга, которую с
таким увлечением читал штабс-капитан, называлась «ТОННЕЛИ И МОСТЫ. Краткий
справочник для железнодорожных служащих».
К дежурному подбежал телеграфист с бумажной лентой в руке.
Тот прочитал депешу, пожал плечами и махнул флажком.
— Что такое? — спросил Рыбников.
— Семь пятниц на неделе. Велено отправлять, не ждать
литерного.
Поезд тронулся.
— Вы, должно быть, военный инженер? —
поинтересовалась Гликерия Романовна.
— Почему вы взяли?
Признаваться, что подглядела название книги, Лидиной было
неловко, но она нашлась — показала на кожаный тубус.
— Да вот. Это ведь для чертежей?
— А, да. — Василий Александрович понизил
голос. — Секретная документация. Доставляю в Москву.
— А я думала, вы в отпуске. Навещаете семью или, может
быть, родителей.
— Неженат. С каких прибытков семью заводить? Гол как
сокол. И родителей не имею. Круглый сирота. Даже, можно сказать, сирота казанский
— в полку за косоглазие дразнили татарвой.
После остановки в Колпине штабс-капитан как-то оживился,
стал поразговорчивей, да и широкие скулы слегка порозовели.
Вдруг он взглянул на часы и поднялся.
— Пардон, выйду покурю.
— Курите здесь, я привыкла, — милостиво позволила
Гликерия Романовна. — Жорж курит сигары. То есть курил.
Василий Александрович конфузливо улыбнулся:
— Виноват. Про покурить это я из деликатности. Не
курю-с, лишний расход. На самом деле мне в клозет, по натуральной
необходимости.
Дама с достоинством отвернулась.
Тубус штабс-капитан прихватил с собой. Поймав негодующий
взгляд спутницы, извиняющимся тоном пояснил:
— Не имею права выпускать из рук.
Проводив его взглядом, Гликерия Романовна пробормотала:
— Какой все-таки несимпатичный. — И стала смотреть
в окно.
А штабс-капитан быстро прошёл через второй и третий классы в
хвостовой вагон и выглянул на тормозную площадку.
Сзади донёсся протяжный, требовательный гудок.
На площадке стояли обер-кондуктор и караульный жандарм.
— Что за черт! — сказал первый. — Никак
литерный. А телеграфировали, что отменён!
Не далее как в полуверсте ехал длинный состав, влекомый
двумя паровозами. Локомотивы пыхтели чёрным дымом, за ними вытянулся хвост из
зачехлённых платформ.
Время было уже позднее, одиннадцатый час, но сумерки едва
начали сгущаться — приближалась пора белых ночей.
Жандарм оглянулся на штабс-капитана, взял под козырёк:
— Ваше благородие, виноват, но извольте закрыть дверь.
Согласно инструкции, строжайше запрещено.
— Это, братец, правильно, — одобрил
Рыбников. — Бдительность и всё такое. Я, собственно, только покурить
хотел. Ну да я в коридорчике. Или в нужнике.
И в самом деле отправился в туалетную комнату, которая в
третьем классе была тесна и не слишком опрятна.
Запершись, Василий Александрович высунулся из окна.
Поезд как раз въезжал на допотопный, ещё клейнмихелевского
строительства мост, перекинутый через неширокую речку.
Рыбников нажал ногой рычаг слива воды — в дне унитаза
открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.
Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку
на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку — диаметр совпал в точности,
так что понадобилось приложить некоторое усилие.
Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро
намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.
Минуту спустя он уже входил в своё купе.
Лидина взглянула на него строго — ещё не простила конфуза с
«натуральной необходимостью» — и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула:
— Ваш секретный футляр! Вы, верно, забыли его в
туалетной комнате?
На лице Рыбникова отразилось неудовольствие, но ответить
Гликерии Романовне он не успел.
Откуда-то донёсся ужасающий грохот, вагон качнуло.
Штабс-капитан бросился к окну.
Из других окон тоже торчали головы. Все смотрели назад.
Дорога в этом месте описывала небольшую дугу, и было видно
как на ладони железнодорожный путь, давешнюю речку и мост.
Вернее, то, что от него осталось.
Мост обрушился ровно посередине, причём в тот самый момент,
когда по нему проезжал тяжёлый воинский состав.
Зрелище катастрофы было ужасающим: столб воды и пара,
выплеснутый рухнувшими в воду локомотивами, вздыбленные платформы, с которых
срывались какие-то массивные стальные конструкции, и самое жуткое — сыпавшиеся
вниз человеческие фигурки.
Гликерия Романовна, притиснувшаяся к плечу Рыбникова,
пронзительно завизжала. Кричали и другие пассажиры.
Хвостовой вагон литерного, вероятно, отведённый для
офицеров, покачался на самом краешке пролома, кто-то вроде бы даже успел
выпрыгнуть из окна, но затем опора подломилась, и вагон тоже ухнул вниз, в
груду перекорёженного металла, что торчала из воды.
— Боже, Боже! — истерически закричала
Лидина. — Что вы смотрите? Надо же что-то делать!
И бросилась в коридор. Василий Александрович, помедлив долю
секунды, последовал за нею.
— Остановите поезд! — накинулась экзальтированная
дамочка на обер-кондуктора, бежавшего в сторону головного вагона. — Там
раненые! Тонущие! Нужно спасать!
Схватила его за рукав, да так цепко, что железнодорожнику
пришлось остановиться.
— Какой там «спасать»! Кого спасать? Такая каша! —
пытался вырваться бледный как смерть начальник поездной бригады. — Что мы
можем? На станцию нужно, сообщить.
Не слушая, Гликерия Романовна била его кулачком в грудь.
— Они гибнут, а мы уезжаем? Остановите! Я
требую! — визжала она. — Жмите этот ваш, как его, стоп-кран!
На вопли из соседнего купе высунулся чернявый господин с
нафабренными усишками. Видя, что начальник поезда колеблется, угрожающе
крикнул: