– Чего? – спросила Фаина.
– Приговаривать, – повторила громче тетя Маруся.
– А чего?
– А вот этого я не слыхала. Бурчал он что-то, а морда у него, Фай, до чего же старая, и шрам на лбу заштопанный, хоть и генерал, говорят, и одет, как положено, а невидный он мужик… Не тигр.
– Да не очень он страшный-то и шрамик на лбу небольшой, синенький весь такой, – пробуя из блюдца чай, молвила тетя Фаина. – А дальше что?
– А то, Фая, ворота закрылись, и что уже за воротами было, я не видела, врать не буду, – сказала тетя Маруся и замолчала, прихлебывая. – А только, Фаина, любовь у них!
– У кого? – хмыкнула Фая.
– А все видят. Вся улица!
– Одна ты, одна ты! – зачастила тетя Фая. – Кончи, Маша, меня позорить! Кончи!
– А зачем ты меня Машей назвала? – побелела тетя Маруся и отставила наполовину выпитую чашку и отложила сахарок, а бараночку положила в карман на фартуке.
– Ну, Маруся ты, Маруся! Какая любовь? Что ты? Зачем на мою кошку наговариваешь? Она же мне не чужая!
– Да? А тебе правда глаза колет! – стояла на своем Подковыркина.
– Ты хоть подумай об своих словах, – тихо сказала Фаина и посмотрела горько-горько.
– Да?
– Да.
– Эх! Не могу, – собрала все мысли прямо на лице Маруся. – А вот ты, Файка, к примеру, часто ли чужих котов к сердцу прижимаешь?
– Зачем мне чужие коты? Мань, ты што? – удивилась Фаина.
– А он прижал твою кошку к кожаному пальту, и бормочет, и бормочет!
– Так он к ней привык за год-то.
– Какой год? Он меньше тут живет. И непостоянно. А Васю, кота моего, он на жительство не зовет чего-то, а?
– А при чем тут Вася твой?
– Дело не в Васе, – согласно кивнула тетя Маруся. – Ладно. А вот много ты чужим котам колбасы покупаешь?
– Зачем? У меня свои есть – смотри какие, – погладила тетя Фаина ближнего котенка.
– Вот! А он твою Тишку колбасой кормил, я сама видела. Положил ей в усатый рот кусок колбасы и смотрит, умиляется.
– Может, она испорченная была? Завалялся где кусок колбаски? – нашлась тетя Фаина.
– Да?! Много у тебя заваливается?
– Да я и не покупаю ее, зачем она мне?..
– Во! А он купил и кошку твою закармливает! Она же округлилась, как хрюшка! А пошто? Пошто ему это?
– Не знаю, ну, Мань, она же небось объедками со стола питается, вот и отожралась… Чем выкидывать-то? Пусть ест, – вздохнула тетя Фая. – Может, надоело ей молоко. Кошки – они мясо уважают, рыбу еще.
– Не объедки она ест!
– Объедки!
– Не объедки! – топнула ногой Маруся. – Ну ладно, ну пусть! А зачем он ее на руках носит? Лишай там, блохи опять же, и не моются многие кошки никогда, нет у них такой привычки. Да и колбаса по нынешним ценам – на вес золота. Сто рублей! А он ее – в усатый рот! В мой чего-то не кладет, а кошке твоей – на, ешь не хочу!
– Ну, любит от животную, – неуверенно предположила тетя Фаина, хотя сама удивлялась.
– Чего? Да ты его глаза видела? – прошептала в негодовании тетя Маруся, уязвленная и колбасой мимо своего рта, и Тишкиным многолетним равнодушием к своему коту Василию. – Фая, у них любовная связь!
На экране снова шла борьба между совершенно нагими людьми, тетя Фая встала, выключила телевизор и показала Марусе на дверь.
– Фая, Фая, – захватив горсть баранок, Маруся все-таки высказалась: – В этом мире все происходит по законам, писанным сумасшедшими чертями! Да, да, Фая, да, да! – уходя, трижды повторила Маруся Подковыркина своей подруге Фаине Хвостовой.
Я с этими бабками, помню, чуть с ума не сошла…
Улица, улица моя.
Вся улица вечерами гуляла. Что летом, что зимой, если погода шептала. А с появлением фонарей на заборе Бересклетова Пухляковская и Бродвей отличались друг от друга, пожалуй, только качеством жизни. На Пухляковской качество было поискренней.
– Пойдем, посмотрим на красивую жизнь и кошку твою заберем, – обычно стучала в Фаино боковое окно Маруся в белом своем шерстяном платке, умытая и в сапогах со скрипом, которые шила на заказ.
Пока тетя Маня ждала у порога, Фаина наряжалась в сатиновое платье с красными шашечками, потом выпускала чупрын из-под платка, и они шли под ручку в новых синих телогрейках вдоль по улице.
Мороз щелкал где-то в верхушках березок, звездочки мигали в небе, практически ручной месяц с грузинским носом поглядывал на двух бабок.
И молодыми так гуляли Фаина с Марусей, и старость подошла, совсем даже не страшная она, старость эта. Также переделаешь все дела, попьешь чаю, наведешь красоту и гуляй по родной улице – сколько душа пожелает.
Никто еще не запрещал, ни тогда, ни после.
Ну и что?
Конечно, что может быть общего между начальником хранилища отработанного ядерного топлива и кошкой? Какие отношения, ну кроме как угощения генералом драной кошары рыбьим хвостом или кожурой от колбасы.
Но только странные дела творятся, Господи…
Носил, носил генерал Бересклетов серую Тишку по своему участку на руках. И видела это не одна тетя Маня. И как сворачивает бронзовый «Мерседес» на Пухляковскую, и как бежит серая пуховая кошка с нежным мяуканьем на косогор, и как выходит из машины генерал Эдуард Бересклетов и берет Тишку на руки и заносит к себе за ворота в терем за высокий забор.
У Эдуарда, а по-простому Эдика, на даче постоянно работали два, а иногда три солдата. Служили.
Тетя Фаина сперва думала, может, понравился Тише какой молодой солдатик, ведь животные тоже симпатизируют одним людям и абсолютно не выносят других, ну вспомните соседского пса, который гавкает, едва только вы выйдете из дома. Симпатия – не больше, или антипатия – не меньше, тут нет речи о любви. Ну, вот мало ей котов, и все.
Ан нет. Как-то вела тетя Фая корову мимо Эдуардова особняка, ворота были распахнуты, на крыльце сидел Эдуард и смотрел на закат своими оловянными глазами. Старый, весь какой-то хмурый, невидный, хоть и генерал, а ниже на ступеньке сидела ее кошка, Тишка то есть, и смотрела на этого Эдуарда, как девушка Суламифь на царя Соломона, и мурлыкала. На всю улицу мурлыкала, пела песнь занюханному Эдуарду…
Эх!
О помутнении ума, или О любви
Написать про любовь – дело нехитрое. Ни для кого. Все мы, в конце-то концов, знаем, что есть – любовь, и даже с чем ее едят. Знаем, плавали, чуть не утонули, но это уж как у кого.
Сим хотелось бы уточнить, что история эта – не фантазия и не сказка. История была, и кошка та жила на свете, и до сих пор жив Эдуард Бересклетов, и дом его деревянный красуется на косогоре все там же.