Hermanas - читать онлайн книгу. Автор: Тургрим Эгген cтр.№ 93

По историческим и культурологическим причинам большинство кубинцев прекрасно разбирается в поэзии. Наварро не был самым невзыскательным читателем. С хирургической точностью он разыскал четыре-пять самых слабых строк во всей книге и зачитал их глумливым манерным голосом. Естественно, они были из стихотворения, которое я посвятил Миранде. Разве нашу любовь недостаточно унизили сегодня вечером?

— Рауль, Рауль, Рауль… — Наварро наконец заставил себя обнаружить мое присутствие в комнате. — Вот теперь у тебя начались проблемы. Лучше бы ты послушал меня во время нашей последней встречи.

На столе лежала помятая копия «Последнего допроса…». Текстом вниз.

Ибанес пощелкивал языком, что ужасно раздражало.

— Боюсь, тебе придется проехать с нами и ответить еще на несколько вопросов, — сказал он.

Вас когда-нибудь били? Я имею в виду по-настоящему? Когда я в одиннадцать лет приехал из Сьенфуэгоса в Гавану, у меня в классе появился мучитель. Такие бывают даже при социализме. На протяжении шести или семи недель он каждое утро поджидал меня у школьных ворот, чтобы побить. Он был заправским хулиганом, а я — приезжим: вот такие незамысловатые у нас сложились отношения. Когда он стал взрослым, то спился и закончил свои дни в сточной канаве. Поэтическая справедливость, как, я слышал, говорили об этом. Но тело быстро забывает. Я до сих пор помню вкус крови из носа, это единственное, что осталось в памяти. А вот что невозможно стереть из памяти, так это ожидание избиения. То, что происходит у тебя в голове, когда ты ждешь удара. Я никогда не думал, что банальные физические ощущения могут быть такими сильными.

В первую ночь, проведенную мной на Вилла-Мариста, в штаб-квартире Управления государственной безопасности, меня избили впервые во взрослой жизни. Их было четверо. Первый удар резиновой дубинкой пришелся по шее, и он был неописуемо болезненным. Мне было так больно, что я чуть не потерял сознание. Но когда бьют профессионалы, то вторым ударом они всегда приводят тебя в чувство. Они знают все об онемении, которое охватывает тело после нанесения первых побоев, знают, что надо повысить интенсивность ударов и покрывать ими разные части тела, так, чтобы боль не притуплялась.

Настоящую боль почкам, например, можно нанести многочисленными легкими ударами, а не тремя-четырьмя сильными. Если удары по почкам будут слишком сильными, то они могут лопнуть, и тогда клиент погибнет. Но к этому мучители не стремятся.

Когда клиенту предстоит предстать перед судом, его строжайше запрещено бить по лицу. Позиции защиты могут укрепиться, стоит адвокату только показать на синяк на лице или сломанный нос, и это несмотря на то, что защитники во всех отношениях некомпетентны и ненадежны. Но большая часть человеческого тела, к счастью или нет, располагается ниже шеи. Места для нанесения побоев достаточно. Твои руки скованы наручниками за спиной, и ты не можешь защитить мягкие части тела.

Для моих мучителей особенный интерес определенно представляла область живота. Удары по ребрам сыпались градом, я получил пару раз по яйцам и один раз дубинкой по бедру, да так сильно, что у меня образовался огромный синяк и я несколько дней хромал. А по животу они били снова и снова. То немногое, что находилось в моем желудке — пиво, вода и чуть-чуть риса с жареными бананами, — вышло немедленно, но они продолжали бить и пинать меня в живот до тех пор, пока я не обделался. Мочевой пузырь я уже давным-давно опорожнил в штаны.

Почему меня били, я не совсем понимал. Я не оказывал сопротивления при аресте, а послушно сел в машину. Когда Наварро и Ибанес передали меня охранникам Вилла-Мариста, я их не провоцировал и не задавал наглых вопросов. Может быть, они решили избить меня за то, что я испортил спокойную субботнюю партию в домино? А может, наказывали за преступления, в которых меня не обвиняли и за которые не осудили? Или же просто из ненависти — ненависти и презрения к человеку, который не демонстрировал абсолютную покорность? В таком случае парадокс выглядел просто гротескно: само это государство возникло благодаря непокорности.

Когда я лежал там, поскуливая, грязный со всех сторон, они начали издеваться надо мной, угрожая новыми наказаниями. То, что я услышал, было смешным, но это был список моих грехов: я получал деньги от ЦРУ за антисоциалистическую пропаганду, я был гомосексуалистом, наркоманом и вором, я измывался над Фиделем и глумился над революцией. За эти преступления меня надо было ударить электрошоком и изнасиловать дубинкой в задницу, причем сделать это предстояло тем, кто не побрезгует прикоснуться к моему грязному контрреволюционному телу. Они рассказывали о холодных и жарких камерах, особенному развлечению в этих стенах. Смысл заключался в том, чтобы пересаживать заключенного из камеры, где температура держалась на уровне нуля, в камеру с температурой плюс сорок, туда-сюда, что гарантированно развязывало язык самым строптивым шпионам или саботажникам. Самому мне не удалось испытать на себе этот аттракцион, но я поверил их словам. Я слышал и о камерах, где пленников обдавали горячим паром. На официальном уровне провозглашается, что на Кубе нет пыток, которые считаются чудовищным варварством, распространенным в капиталистических странах и при их лакейских режимах. Самым ярким и жестоким примером служило правление Батисты до 1959 года. А если в какой-то камере слишком жарко или слишком холодно… так система кондиционирования могла сломаться или забастовать. Чего же еще ожидать в стране, страдающей от жестких экономических санкций?

Вилла-Мариста находится в пригороде 10 Октября к югу от центра Гаваны. Когда-то здесь располагалась католическая монастырская школа, принадлежавшая ордену Святой Марии. Она была национализирована сразу после el triunfo. Управление государственной безопасности, подразделение Министерства внутренних дел, переехало сюда в 1961 году. Дюжина синих бетонных зданий окружена сторожевыми вышками и высокими стенами с колючей проволокой, а перед воротами стоит металлическая скульптура высотой несколько метров. Она изображает автомат Калашникова, АК-47, символ кулака, которым социалистическое государство бьет по отеческим наставлениям. Или символ большого советского присутствия в этом учреждении — здесь кишмя кишело «советниками», и в коридорах можно было запросто услышать разговоры на русском языке.

Обычно арестованных держат на Вилла-Мариста недолго. Как только человек сознается и будет составлено обвинительное заключение, его переводят в другое заведение. Чаще всего пребывание на Вилла-Мариста длится четверо-пятеро суток, и в течение этого периода близкие не могут получить подтверждение того, что человек находится в Управлении, в предварительном заключении. Короткое пребывание на Вилла-Мариста является мягкой формой «исчезновения», что облегчает возможность жестокого обращения с пленниками и применение пыток. У «Международной амнистии» имеются сведения, что узников совести чаще всего подвергают физическому воздействию в течение первых двадцати четырех часов после ареста. Это такая превентивная мера, поскольку если близкие узнают, где содержатся заключенные, то потребуют немедленной встречи с ними.