Мы благополучно выбрались наружу и с облегчением вздохнули. Но тут Зубченко-старший вспомнил о взрыве и бегом метнулся наверх.
— Квартира! Там же наверняка все горит…
Мы с Егором переглянулись и бегом последовали за ним, не задавая лишних вопросов. Когда влетели на нужный этаж, нашему взору предстала жуткая картина. Вся лестничная площадка почернела от копоти, металлическая дверь, ведущая в квартиру, была искорежена так, будто по ней промчалось стадо бизонов. Верхний угол железной пластины выгнулся наружу, открывая для обзора небольшое пространство коридора.
Анатолий Степанович замер у входа с растерянным и мрачным видом. Мы остановились за его спиной и тоже молчали.
— Опять придется менять дверь. Это которая уже за нынешний месяц? — первым заговорил Егор.
Отец неопределенно махнул рукой. Затем, подойдя ближе к двери, подергал ее за ручку и достал из кармана ключи. Стоя за его спиной, я почувствовала запах гари, доносившийся, как мне показалось, из квартиры.
— Мне кажется или что-то все-таки горит? — спросила я у своих спутников, насторожившись.
Как оказалось, я не ошиблась: висящие в коридоре осенние вещи, плохо просматриваемые в щель, полыхали огромным кострищем. Огонь упрямо полз по стене вниз, к мягкому, ворсистому паласу, всерьез собираясь перекинуться на другие предметы мебели…
— О боже! — не зная, что делать, воскликнул Анатолий Степанович, понимая, что нужно как можно быстрее попасть внутрь и потушить пожар.
Из квартиры этажом выше выглянула какая-то старушка. Увидев закопченную лестничную площадку и почувствовав запах гари, она испуганно вскрикнула:
— Что, пожар? Горим?..
— У вас есть огнетушитель? — поспешно перебила ее я.
— Откуда? Нету и никогда не было. Вызовите пожарных! Вызовите, угорим!
Теперь из дверной щели вовсю валил дым — очевидно, пожар усиливался.
— Можно набрать у вас воды? — крикнула я, не обращая внимания на бабулькину истерику.
Старуха энергично закивала и заторопилась к себе в квартиру, взволнованно бормоча себе под нос о том, что сейчас весь дом загорится и она лишится с таким трудом нажитого жилья.
— Егор, несите воду, — скомандовала тем временем я. — Мы попробуем вызвать пожарную машину.
Все засуетились, забегали, стараясь хоть как-то спасти жилье и имущество многострадальных Зубченко. Анатолий Степанович трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину и принялся ожесточенно его крутить, но дверь не поддавалась. Я поняла, что ключ заело и открыть замок ему не удастся. Решив прекратить мучения бедолаги, я отодвинула его в сторону и занялась замком сама. Вскоре дверь поддалась, и проход в квартиру оказался свободен. Я влетела в помещение первой. За мной проследовал Зубченко.
Оказавшись рядом с очагом возгорания, я на мгновение растерялась, не зная, что предпринять. Затем подхватила с пола уцелевшую куртку и принялась лупить ею по стене, стараясь тем самым утихомирить пламя. Кто-то за моей спиной сильно закашлялся, видимо, наглотавшись дыма.
— Перекройте кран подачи газа! Отключите ток! — приказала я Зубченко, в одиночку пытаясь справиться с полыхающим огнем. — Передвигайтесь ползком, внизу дым не такой плотный!
Неожиданно на меня что-то выплеснули. Я вздрогнула, не сразу сообразив, что это обычная вода, которую Егор приволок от соседки. Он, видимо, неверно прицелился, а может быть, просто поторопился — так или иначе, но в результате вода попала не на пылающую вешалку с одеждой, а на меня. Раздраженно огрызнувшись, я выхватила у него из рук ведро и ринулась с ним в кухню. Там быстро набрала воды и, вернувшись назад, выплеснула на очаг возгорания. Все зашипело и еще больше задымилось, зато огонь окончательно погас. Я обернулась к остальным и, утерев выступивший на лбу пот, искренне побеспокоилась:
— Все живы, никто не пострадал?
— Вроде бы нет, — ответил за всех Анатолий Степанович. — Только дымом надышались, но это ничего.
— Ну да, ничего, — с иронией заметил Егор. — Да тут вся прихожая сгорела дотла. Ничего… Ничего хорошего, это точно.
Я с осуждением посмотрела на паренька. В данной ситуации его ирония была неуместной. Устало вздохнув, я отвела взгляд в сторону. Скользнув им по стене лестничной площадки, я заметила какую-то надпись, проглядывающую сквозь слой копоти. Недолго думая, подошла ближе и попыталась стереть сажу ребром ладони. Рука мгновенно испачкалась, а надпись на стене слегка смазалась. Я поняла, что ее нанесли совсем недавно, а краска еще не успела просохнуть. И все же разобрать буквы оказалось возможным. Я отступила на шаг назад и прочла: «Это вам за осень 54-го».
— А что произошло осенью пятьдесят четвертого? — не оборачиваясь пока к мужчинам, задумчиво спросила я.
Я спиной почувствовала, что все смотрят на меня. Пришлось обернуться и, слегка отстранившись, указать на загадочное послание, смысл которого до сих пор оставался мне неясен. Увидев надпись, Анатолий Степанович сначала растерялся, затем на лице его отразилось смятение. Похоже, ему не удавалось восстановить в памяти столь давние события.
— Идиотизм какой-то, — по-своему расценил загадочные слова Егор. — Видно, у этих идиотов крыша совсем поехала. При чем тут какой-то пятьдесят четвертый? Меня вообще тогда даже в помине не было, да и отец пребывал в отрочестве. Что мы могли сотворить?
— Не знаю. — Я развела руками. — Но, согласитесь, неспроста они все это написали. Значит, в послании есть какой-то смысл… Нужно просто хорошенько подумать, вспомнить…
— Так, может, это и не в наш адрес, — предположил Егор.
— В наш, — угрюмо буркнул Анатолий Степанович, вздохнул и отвернулся.
— Что вы имели в виду, говоря, что надпись адресована именно вам? — догнав Зубченко, поинтересовалась я.
— Если вы про смысл, то и мне он тоже пока не ясен. Знаю лишь, что это послание по нашу душу, только не пойму почему.
— Пятьдесят четвертый! — Я задумчиво почесала подбородок. — Знаете, у меня такое ощущение, что где-то я уже слышала упоминание об этой дате… Может быть, вы все же попытаетесь вспомнить, что такого тогда произошло?
— Оставьте, — отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, Анатолий Степанович. — Незачем ломать себе голову по поводу всяких глупостей. Эти люди, очевидно, психически нездоровы и что-то напутали. Они могли что-то спутать. В пятьдесят четвертом я еще был полным несмышленышем. Ну что я мог сотворить в такое время?
— Действительно, что?.. — сделав вид, что согласилась, поддакнула я. Сама же еще сильнее напрягла память, вздрогнув от явственного сознания того, что пятьдесят четвертый год был кем-то упомянут совсем недавно в разговоре со мной. Но вот кем и при каких обстоятельствах? Над этим нужно было подумать…
— Па, я вызываю милицию, — засуетился тем временем Егор. — Нужно, чтобы они нашли тех негодяев. В конце концов, сколько это все еще будет продолжаться?!