Нарушенные завещания - читать онлайн книгу. Автор: Милан Кундера cтр.№ 53

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Нарушенные завещания | Автор книги - Милан Кундера

Cтраница 53
читать онлайн книги бесплатно

Я думаю о Стравинском. О его гигантских усилиях, направленных на то, чтобы сохранить все свои произведения в собственном исполнении как незыблемый эталон. Сэмюэль Беккет вел себя аналогичным образом: он сопровождал тексты своих пьес все более и более подробными сценическими ремарками и настаивал (вопреки бытующему снисходительному отношению) на том, чтобы они строго соблюдались; он часто присутствовал на репетициях, чтобы самому одобрить постановку, а иногда ставил сам; он даже издал книгу замечаний по поводу немецкой постановки пьесы Конец игры, чтобы оставить их навсегда. Его издатель и друг Жером Линдон, при необходимости готовый обратиться в суд, следит за тем, чтобы волю автора уважали и после его смерти. Эти сверхусилия, направленные на то, чтобы придать произведению окончательный, полностью завершенный и находящийся под авторским контролем вид, не имеют себе равных в Истории. Как если бы Стравинский и Беккет не только стремились оградить свои произведения от распространенной тогда практики уродовать их, но и от будущего, все менее и менее склонного к тому, чтобы к тексту или к партитуре относились с уважением; как если бы они хотели подать пример, последний пример того, что представляет собой высшая концепция автора, автора, который требует, чтобы его воля была исполнена полностью.

14

Кафка отослал рукопись Превращения в журнал, редактор которого Роберт Музиль был готов опубликовать ее при условии, что автор внесет туда сокращения. (Ах, эти грустные встречи великих писателей!) Реакция Кафки была ледяной и столь же категоричной, как реакция Стравинского на предложение Ансерме. Он мог смириться с мыслью, что его не публикуют, но мысль о том, что его опубликуют и при этом изуродуют, была для него нестерпима. Его представление о правах автора было столь же категоричным, как у Стравинского и Беккета, но последним, так или иначе, удалось заставить других согласиться с этим представлением, а Кафке не удалось. В истории авторского права это поражение — новый поворот событий.

Когда в 1925 году Брод опубликовал в своем Послесловии к первому изданию романа Процесс два письма, известных как завещание Кафки, он объяснил, что Кафка прекрасно понимал, что его желание не будет исполнено. Допустим, Брод говорит правду о том, что эти два письма были написаны под горячую руку и что между друзьями не было недопонимания по поводу возможной (хотя и очень маловероятной) посмертной публикации того, что написал Кафка; в этом случае Брод, душеприказчик, мог взять на себя всю ответственность и напечатать то, что пожелает; в этом случае у него не было никаких моральных обязательств информировать нас о воле Кафки, которая, по его мнению, была неправомочна или ее можно было обойти.

Однако он поспешил опубликовать эти письма-«завещания» и придать им возможную огласку; и в самом деле, он уже был занят созданием самого великого произведения своей жизни, своего мифа о Кафке, одной из важнейших составляющей которого была именно эта воля, единственная известная во всей Истории воля автора, пожелавшего уничтожить все свои произведения. И именно таким Кафка остался запечатлен в памяти читателей. Это соответствует тому, во что Брод пытается заставить нас поверить в своем мифотворческом романе, где Гарта — Кафка безо всяких оговорок хочет уничтожить все, что написал; может быть, из-за творческого неудовлетворения? о, нет, Кафка у Брода — религиозный мыслитель; напомним: желая не провозглашать истины, а «жить по своей вере», Гарта не придавал большого значения своим сочинениям, «жалким ступенькам, по которым он должен был достичь вершины». Новы— Брод, его друг, отказывается подчиниться ему, потому что, даже если то, что написал Гарта, — лишь «простые наброски», они могли помочь «блуждающим людям» в их поисках «истинного пути».

С «завещанием» Кафки на свет появилась великая легенда о святом Кафке — Гарте, а вместе с ней маленькая легенда о Броде, пророке его, который с потрясающей честностью оглашает последнюю волю своего друга, чистосердечно признаваясь при этом, почему, во имя очень высоких принципов, он решил ей не подчиниться. Великий мифотворец выиграл пари. Его поступок был возведен в ранг великих деяний, достойных подражания. Ибо кто мог бы усомниться в преданности Брода своему другу? И кто осмелился бы усомниться в ценности каждой фразы, каждого слова, каждого слога, которые Кафка оставил человечеству?

Тем самым Брод подал достойный пример, пример неповиновения покойным друзьям; юридический прецедент для тех, кто хочет перешагнуть через последнюю волю автора или же обнародовать самые заветные его секреты.

15

Что же касается незаконченных новелл и романов, я охотно допускаю, что они должны поставить исполнителя последнего волеизъявления в довольно сложное положение. Ибо среди его сочинений разного достоинства находятся и три романа; а Кафка не написал ничего выше этого. Тем не менее нет ничего противоестественного в том, что в силу их незавершенности он классифицировал их как неудачи; автору трудно представить себе, что ценность не доведенного им до конца произведения уже ощутима во всей ее полноте даже до его завершения. Но то, что неспособен увидеть автор, часто бывает очевидно третьему лицу. Как бы поступил я сам, окажись я в положении Брода? Желание покойного друга для меня закон; с другой стороны, как можно уничтожить три романа, которыми я бесконечно восхищаюсь, без которых не могу вообразить себе искусство нашего века? Нет, я не смог бы подчиниться безоговорочно и буквально указаниям Кафки. Я не смог бы уничтожить его романы. Я сделал бы все возможное, чтобы опубликовать их. Я действовал бы в полной уверенности, что там, наверху, мне в конце концов удастся убедить автора, что я не предал ни его самого, ни его произведения, совершенство которых было для него так важно. Но я бы расценил свое неподчинение (неподчинение, строго ограниченное этими тремя романами) как исключение, на которое я пошел под свою ответственность, на свой собственный моральный риск, на которое я пошел, как тот, кто преступает закон, а не тот, кто не признает или отрицает его. Именно поэтому, не считая данного исключения, я бы исполнил все пожелания из «завещания» Кафки точно, осмотрительно и полностью.

16

Телевизионная передача: три знаменитые и почитаемые женщины выдвигают коллективное предложение о том, что женщины тоже имеют право быть погребенными в Пантеоне. Нужно, говорят они, подумать о символическом значении этого акта. И тут же называются имена нескольких великих умерших женщин, которые, по мнению выступающих, могли бы быть перенесены туда.

Безусловно, это законное требование; однако что-то меня смущает: разве эти умершие дамы, которых можно бы безотлагательно перенести в Пантеон, не покоятся рядом со своими мужьями? Наверняка это так; и такова была их воля. Что же тогда сделают с мужьями? Их тоже перенесут туда? Вряд ли; не будучи столь же выдающимися, они должны будут оставаться там, где находятся, а переехавшие на другое место дамы проведут вечность во вдовьем одиночестве.

Затем я говорю себе: а мужчины? ну конечно же, мужчины! Они-то, возможно, находятся в Пантеоне добровольно! Уже после их смерти, не спрашивая на то их согласия и наверняка вопреки их последней воле, было решено превратить их в символы и отделить от жен.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению