Половецкие пляски - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 12

Сценарий же Вениамина сводился к экзальтированной особе, задушившей мужчину во время случайного оргазма. Удушение способствовало острому удовольствию, после чего бедняжка отбросил копыта, а девушка с неустойчивой психикой еще и забеременела… С того и начался ее долгий путь покаяния. Вырастила сына, в монастырь не ушла, но почти… Белиберда редкостная, удивительно еще, что новорожденный не был объявлен очередным Мессией. Елизавета, кусая ногти, жалела, что они с Марго на разных ступеньках проспиртованности и мировосприятия, а то бы вместе посмеялись. Но любовь есть любовь, и тут уж было не до смеха…

Оставалось только оправдать рефрен дворовой песни «Одинокие девочки подбирают на улице кошек…». Елизавета, конечно, кошек подбирать не стала — с детства боялась стригущего лишая. Она просто ушла на кухню. Кухня была великолепна — пуста и просторна, как спортзал. Только круглый столик на вогнутых ножках и плита. На столике лежали горка семечек и засохшая конфета «Привет Октябрю!». Никаких дурных предчувствий не было, а только светлая маленькая грустинка. Мол, «все девчата с парнями, только я одна». Елизавета завидовала чужой любви — будто та имела больше причин называться любовью, чем собственная.

Через пару дней выяснилось, что Рита с Веней неправдоподобно подходят друг другу, даже размер обуви у них одинаковый. Иная девушка смутилась бы, но Маргарита умилялась. Она тут же подарила Вениамину свои ботинки, заверяя, что «в них — ее энергетика». Вениамин и Рита заняли самую шикарную комнату в доме в Орлином переулке с видом на собор, на воду, на тир, на масонскую геральдику соседнего дома. Добряк Габе до поры до времени радушно и ретиво заселял Семину хату всеми желающими, в том числе и откровенным сбродом с расширенными зрачками. С Веней он ходил в баню. Пил пиво на общие коммунные деньги. Вениамина уважали особо — он оказался талантливым сантехником и торжественным поваром, изрекающим перед трапезой: «Итак! Свинина а-ля Григ!» В сущности, никто и не задумывался, при чем тут Григ, откуда взялся такой Вениамин и каким ветром его занесло на сей пестрый кораблик. Яша подобрал его на улице у ломбарда, и это не имело ровным счетом никакого значения — приятные находки большей частью не пробуждают сакраментальных вопросов. И кто мог заподозрить Веню в благородном французском недуге, тем более что Франция здесь ни при чем, ибо сифилис изобрели эквадорские ламы, с которыми забавлялись горячие испанцы. Все благословенно, что в удовольствие…

Толик и Город жили своей тайной совместной жизнью. Точнее, они заключили особую сделку, вроде той, что заключает обладатель уникального черепа, продавая его по факту смерти в докторские лапы. Город по непонятной прихоти открыл Толику свои укромные норки, где можно было схорониться в лихое время… В мокрое гриппозное межсезонье Толик всегда знал ходы к теплу и праздникам, бывало, что тихим и домашним, а бывало, что и чрезмерностью дозы укладывающим на лопатки. Раз на раз не приходится — в сущности Толик и Город жили в унисон своими сногсшибательными перепадами давлений и температур, и, наверное, окажись этот взбалмошный городской пассионарий столь же долгожительным, что и текущая цивилизация, — по его всевозможным кардиограммам или томографиям можно было бы предсказать последний день этих «Помпей»… Случись беда — перво-наперво Лиза звала Анатолия, вынимая его из любых снов, работ, халтур или объятий. Лиза знала, на что идет, и не ждала эффекта «03» или «911» — в сущности, мирилась и с тем, что вместо доброго слова иногда могла получить недоброе и короткое. Не в том была суть. Она была сыта странной и необъяснимой уверенностью, что этот ехидный ежикоподобный мужчинка — зимой и летом в одной и той же линялой ветровке и в замшевых ботинках, — сам того не подозревая или подозревая, связан с местным Хранителем, полубожеством, полуангелом, чьи аллегорические лики на фасадах с монотонным всепрощением взирали на мир. То есть без излишних романтик Толик казался проводником — колодцем в небо: если ему нашепчешь, Там услышат. Но это были всего лишь издержки интуиции и воображения Елизаветы, пытавшейся связать воедино крайности Толичкиной натуры, в духе которого было сквернословить и приезжать в гавань на велосипеде, чтобы смотреть на плавный ход отплытия неизвестных кораблей. И хотя Толик руками и ногами открещивался от сентиментальности и умело маскировался внешней прозаичностью — он оставался ларчиком неоткрытым, и Город прощал ему все, оставляя в роли непотопляемой щепки. Странно, а может быть, и нет, если учесть, что иерархия небес не изучена, и кто знает — возможно, Ангел — здешний наместник — это и есть самый что ни на есть Босс. Тогда Толику повезло с покровителем…

Толик, впрочем, и думать не думал об этом. Сейчас он невнимательно слушал, ибо не любил затянувшихся преамбул, но Юрьевна сочла многословие необходимым. Толик много курил, толстел, потом запоем работал и худел. Потом опять худел, ссыхался — но уже от водки. «Выпьем?» — «Да, по чуть…» — «Ну, рассказывай!» — «Рассказываю». Толик потел, но слушал. Не без раздражения, как всегда. Но Лиза не обращала на это никакого внимания: только добро Толик делал тайно и стыдливо, а о своих кознях кричал во всю визгливую глотку.

— Что я скажу тебе на это, мин херц… — ерничал Толик. — Доигралась, козочка, простота хуже воровства. А впрочем, сифилис — это даже оригинально. Это в духе времени — махровый декаданс. Бледный лик, впалые щеки, кокаин, черные губы, мундштуки, набитые черт знает чем… И непременное торжество порока. Ты понимаешь, Лизка, во всем есть свой вкус. Вот у меня орган вкуса постепенно атрофируется. Я даже не педераст, хотя многие меня за него держат. Я до отвращения нормальный законопослушный пенек. Мне нравятся женщины моего возраста и моего роста. Ни одна нимфетка меня до сей поры не возбуждала. И даже бабушек мне иметь не хочется. Ни бабушек, ни ослов, ни догов. Никакого фетишизма. В групповухе, единственной за всю жизнь, меня потянуло блевать. Эти спутанные тела… как один потный спрут, а на безобразное у меня не встает… Я ужасно немодный. Моя любимая женщина уехала в Китай, впрочем, это уже лишнее и опять-таки слишком обычное. К тому же я еще и мучаюсь из-за любви, как последний гимназист. Встаю с утра и начинаю мучиться. Бреюсь и мучаюсь. Намываю пузо и мучаюсь. Вот такие у меня развлечения. Традиционные сопли стареющего интеллигента. Где же кофе… да не этот, молотый…

— Толь, я хотела…

— И чего же ты хотела? Меня ты, случайно, не хотела?

Елизавета Юрьевна держала наготове слезный долговой спич с торжественным обещанием вернуть не позднее чем через месяц, но слова вдруг рассыпались, рюмка опустела и бронхитная глотка прохрипела:

— Денег займешь? Ну… сколько сможешь…

— Все сделаю для тебя, даже город этот взорву с потрохами, но налички у меня нет. Да не пугайся, тетеря, двести всяко займу, вылечим Риткин организм. Скажи этой пипетке, чтоб не пила… да ей бесполезно… саксофонистка хренова…

— Это во время лечения нельзя пить и потом еще месяц. А до того, наоборот, медициной поощряется. Алкоголь тормозит размножение бацилл, ей так сказали…

— Ха-ха! — развеселился Толик. — Мне бы так заболеть. Прелестно! Позови Ритку скорей, сейчас как ударим по бациллам…