Одинокому везде пустыня - читать онлайн книгу. Автор: Вацлав Михальский cтр.№ 20

До отбоя было еще далеко, все, кроме часовых, разбрелись группками по палаткам, оставленным для персонала госпиталя. Многие курили, и в темноте мелькали красные точки самокруток. Небо затуманилось, последние звезды скрылись из виду, с севера потянул ветерок, было видно, что погода портится и может пойти дождь.

Константин Константинович собрал хирургов в своей штабной палатке, к ним присоединились Адам с Сашенькой.

- Ну где же наш Коля? - шепнула Адаму на ухо Сашенька.

- Рано ему еще. Сейчас я тебе вынесу стул за двери, посиди на свежем воздухе, а то мы начнем душу коптить, тебе ни к чему дышать дымом! - Он вынес ей складной стул к дверям палатки, Сашенька села поудобней, вытянула больную ногу. Следом за ними из палатки вышел Грищук и крикнул в темноту:

- Кла-ава!

- Вот она я! - С белым эмалированным чайником в руке возникла из темноты сестра-хозяйка.

- Клава, может, сообразишь чего на стол? - то ли попросил, то ли приказал Грищук.

- Товарищ начальник госпиталя, обижаете! - игриво воскликнула Клава. - Уже сообразила. Всё несут, а чаек при мне! - Тут же появились две поварихи со свертками, мисками. - Все тип-топ, товарищ начальник госпиталя!

- Молодец, Клавуся! - растроганно похвалил ее Грищук. - Моя школа!

На этот раз Сашенька категорически отказалась пить спирт, и ее никто не неволил.

- А петь ты тоже не будешь? - крикнул из палатки Грищук.

Саша ничего ему не ответила. Петь ей не хотелось.

- Ладно, тогда мы своими силами, - громко, но миролюбиво добавил Грищук, - своими скромными силами!

И она осталась одна сидеть у дверей палатки, в которой мало-помалу налаживалось вечернее "чаепитие". Объявление Грищука на вечерней поверке, а в особенности то, как отреагировали на него сослуживцы и сослуживицы, произвело на Сашеньку сильное впечатление.

Оказывается, что одному в радость, другому в тягость. Но разве она вчера родилась на свет и не знала этого? Знать-то знала, так остро и ясно почувствовала эту простую истину впервые. За брезентовой стенкой палатки мужчины пили, курили, говорили о будущем в том смысле, что "каша здесь заваривается все круче и круче", рассказывали не очень смешные анекдоты. А она все думала о зеленоглазой красавице Наташе, убежавшей в перелесок с рыданиями. Значит, у нее было что-то с Адамом? Наверняка. Но ведь он не мальчик, а взрослый мужчина, и странно его сейчас винить за то, что не дождался приезда в госпиталь графини Мерзловской… Все так, однако от этого не легче… Какая она, оказывается, ревнивая! Как все восстало в ее душе! "Да, я буду его ревновать. Еще как буду!.. Говорят: ревность унижает человека. Трудно сказать, насколько это верно, но а если ты не можешь с собою справиться, тогда что делать?"

Как говорили на собраниях: "Вопрос остается открытым". И еще сколько будет таких вопросов… А кошки скребутся и скребутся на душе.

- Не унывай! - неожиданно вышел из палатки Адам. Кажется, он понял, о чем она думает. Он слишком многое понимал в одно касание, почти как женщина… Он чувствовал то, что другим мужчинам было не дано.

- Хорошо, не буду! - пообещала Сашенька, и на душе у нее сразу полегчало. Она испытывала к Адаму такое же доверие, как к своей маме, и если бы ее попросили, например, найти замену слову "любовь", она сказала бы: доверие.

Подъехала машина. Вернулся Коля. Адам проводил Сашеньку к грузовичку, помог ей взобраться в кузов.

Коля подошел к еще не закрытому брезентом заднему борту и доложил, что снабженец, который полетел в Москву, уверил его, что пакет будет у Сашиной мамы завтра.

- Ты представляешь! - восхищенно сказала Сашенька Адаму.

- Нормально. Они вылетают обычно ближе к полуночи и к утру бывают в Москве. Так что, я думаю, он не врет. И ему самому интересно сразу своего начальника повидать.

- Дай Бог! - пожелала Сашенька.

Адам ловко снял сапог с ее больной ноги.

- А я думала, не снимется, как ты здорово!

- Да ладно уж! - польщенно отвечал Адам. - У меня с руками все в порядке.

- У тебя со всем все в порядке! - засмеялась Сашенька, умащиваясь на топчанчике. - Возвращайся к ребятам, а я пока так полежу, не раздеваясь. Мне без тебя будет холодно.

Адам пошел догуливать в мужскую компанию.

Сашенька лежала на топчанчике в своем домике-грузовичке и думала о том, какой разнообразный получился день, как пахли травы в их уголке, как нес Адам ее на руках по широкому полю, какой он крепкий, ловкий, умелый да еще и красавец писаный… Боже, неужели все это мне?! Она задремала, и ей приснился сон: стоит она во всем рваном, с голыми плечами в каком-то глухом дворе, окруженном серыми стенами с потеками дождя, и вдруг одна стена двинулась на нее, и ей не спастись, не уйти… Она хочет вскрикнуть от ужаса и не может.

- Ты чего кричишь? - потряс ее за плечо Адам.

- Ой, разве я кричала? Стена пошла на меня темно-серая, то ли земляная, то ли каменная. Я так испугалась! И мне казалось во сне, что хочу крикнуть и не могу…

- Сон не из лучших, - сказал Адам, раздеваясь.

- Тьфу! Тьфу! Тьфу! Куда ночь - туда и сон! Куда ночь - туда и сон! - присев на топчанчике, поплевала через левое плечо Сашенька.

- А ты суеверная?

- Конечно.

- И я суеверный. Это нормально. - Адам зевнул, выпитый спирт и долгая беседа с ребятами сморили его. - Ладно, иди ко мне!

Тайными стараниями медсестры Нади с недавнего времени Анна Карповна была переведена из душной, мокрой, пропитанной парами хозяйственного мыла, карболки, хлорки и запахами грязного белья госпитальной прачечной на свое прежнее место - в посудомойку, в "затишок" между двумя могучими дубами, где невзирая на войну жили себе поживали старый волкодав Хлопчик, кошки-амазонки Туся, Муся, Марыся и Панночка, ежик Малой, а также единственный из оставленных на постоянное место жительства котят некто Мурзик, сумевший втереться в доверие к псу Хлопчику и даже спавший с ним в одной будке.

Надя видела, что шестидесятилетней Анне Карповне тяжело в прачечной и, не ставя ее об этом в известность, обратилась к начальнику отдела кадров с просьбой "перевести маму орденоноски Саши Галушко из прачечной в посудомойку". Надя вообще любила показаться на глаза властям предержащим, была расчетлива и отважна в своих нередких ходатайствах, тем более что просила всегда не за себя.

Она так и сказала:

- Иван Игнатьевич, не за себя прошу, а тетя Нюся такой человек, что сроду ни на что не пожалуется!

- Ладно, - согласился завкадрами, тот самый пьющий и начитанный Иван Игнатьевич, которого Сашенька хлестнула по голове пустой сумкой, когда он предолжил ей собирать "сведения" о Домбровском. - Хорошо, что сказала, - это правильно!