Хладнокровное убийство - читать онлайн книгу. Автор: Трумэн Капоте cтр.№ 78

Миссис Хикок сняла очки, протерла заплаканные линзы и снова пристроила их на своем добром, пухлом лице.

– В Дике гораздо больше хорошего, чем там говорят, в зале. Эти законники все расписывают, какое он чудовище, – словно в нем нет ни единого светлого пятнышка. Я не могу оправдать то, что он натворил. Я не могу забыть об этих несчастных жертвах; молюсь за них каждую ночь. Но я и за Дика молюсь тоже. И за этого мальчика, за Перри. Напрасно я его ненавидела; теперь мне его просто жалко. И знаете – почему-то мне кажется, что миссис Клаттер тоже пожалела бы их. Если она была такой, как о ней говорят.

Заседание окончилось; в коридоре послышался шум выходящих из зала зрителей. Миссис Хикок сказала, что ей надо идти к мужу.

– Он при смерти. Я не думаю, что теперь это его огорчает.

Многие зрители были недовольны приезжим из Бостона, Дональдом Калливеном. Они совершенно не понимали, почему этот молодой уравновешенный католик, преуспевающий инженер, окончивший Гарвард, муж и отец троих детей, хочет оказывать дружескую поддержку необразованному убийце-полукровке, с которым он был поверхностно знаком, и то девять лет назад. Сам Калливен говорил:

– Моя жена тоже меня не понимает. Я не мог позволить себе эту поездку – это означало потерять неделю отпуска и потратить деньги, которые нам очень пригодились бы для другого. С другой стороны, я не мог позволить себе не поехать. Адвокат Перри написал мне письмо и попросил дать показания о моральном облике Перри; и когда я читал это письмо, я понял, что должен это сделать. Потому что я сам предложил этому человеку свою дружбу. И потому что… потому что я верю в вечную жизнь. Всякая душа может быть спасена для Бога.

Заместитель шерифа и его жена, тоже ревностные католики, всячески способствовали спасению души Перри Смита, хоть он и отверг предложение миссис Майер поговорить с отцом Гобуа, местным священником. (Перри сказал: «Священники и монахини со мной уже бились. У меня до сих пор шрамы остались, могу показать».) Тогда, пользуясь тем, что в суде наступил двухдневный перерыв, Майеры пригласили Калливена на воскресный обед с заключенным у него в камере.

Возможность развлечь друга, выступить в роли хозяина привела Перри в восторг, и составление меню – жареный дикий гусь под соусом, картофель со стручковой фасолью, зеленый салат, горячие бисквиты, холодное молоко, свежеиспеченный вишневый пирог, сыр и кофе, – казалось, занимало его больше, чем результат судебного процесса (который, что и говорить, не был для него захватывающим зрелищем: «Эти мужланы проголосуют за повешение скорее, чем свинья сожрет помои. Вы только посмотрите, какие у них глаза. Будь я проклят, если я единственный убийца в зале суда»). Все воскресное утро он готовился к приходу гостя. День был теплый, немного ветреный, и тени первых листиков, которые распустились на ветках, стучащих в зарешеченное окно камеры, дразнили и мучили ручного бельчонка Перри. Рыжик гонялся за качающимися узорами теней, а его хозяин подметал, вытирал пыль, мыл полы, чистил туалет и освобождал стол от накопившихся литературных изысканий. Стол должен был стать обеденным столом, и, когда Перри все с него убрал, он сразу приобрел заманчивый вид, потому что миссис Майер пожертвовала для обеда льняную скатерть, накрахмаленные салфетки и свои лучшие фарфор и серебро.

Калливен был сражен – увидев всевозможные яства, которыми был уставлен стол, он присвистнул – и, прежде чем сесть, спросил хозяина, нельзя ли ему прочесть благодарственную молитву перед трапезой. Хозяин, не наклоняя головы, хрустел пальцами, пока Калливен, склонив голову и сложив ладони вместе, бубнил: «Благослови нас, Боже, и эти дары Твои, которые вкушаем от щедрот Твоих, через милосердие Господа нашего Христа. Аминь». Перри пробурчал, что, по его мнению, если уж кого благодарить, так это миссис Майер.

– Это все она готовила. Ну что ж, – сказал он, нагружая тарелку своего гостя, – рад тебя видеть, Дон. Выглядишь ты все так же. Совершенно не изменился.

Калливен, внешне напоминающий осторожного банковского клерка, жидковолосый и невзрачный, согласился, что внешне он изменился мало. Но его незримое внутреннее «я» – это другой вопрос: «Я плавал на каботажных судах, не зная, что единственное, что существует, это Бог. Как только это понимаешь, все становится на свои места. Жизнь имеет смысл – и смерть тоже. Господи, тебя всегда так кормят?»

Перри засмеялся.

– Миссис Майер действительно превосходный повар. Тебе обязательно надо попробовать ее испанский рис. Я здесь набрал пятнадцать фунтов. Конечно, перед этим я отощал. Я много потерял, пока мы с Диком мотались по дорогам – почти ни разу толком не поели за то время, голодные были как черти. Жили, можно сказать, как звери. Дик все время крал консервы из бакалейных магазинов. Тушеные бобы и консервированные спагетти. Мы их открывали прямо в машине и заглатывали в холодном виде. Как звери. Дик любит красть. Это у него эмоциональная потребность – болезнь. Я тоже ворую, но только если у меня нет денег заплатить. А Дик, будь у него в кармане сто долларов, все равно стащил бы жвачку.

Позже, за сигаретами и кофе, Перри снова вернулся к теме воровства.

– Мой друг Вилли-Сорока часто об этом говорил. Он говорил, что все преступления являются просто «разновидностями воровства». И убийство в том числе. Убивая человека, ты воруешь у него жизнь. Наверное, я теперь просто супервор. Понимаешь, Дон, – я ведь их убил. На суде старик Дьюи так говорил, что можно было подумать, будто я кривил душой ради мамаши Дика. Нет, ничего подобного. Дик мне помогал, он держал фонарь и подбирал гильзы. И вообще это все он придумал. Но Дик не стрелял, он бы и не смог – хотя старую псину задавить ему ничего не стоит. Интересно, почему я это сделал. – Он нахмурился, словно никогда раньше не задумывался над этим вопросом, словно рассматривал только что выкопанный кристалл удивительного, непонятного цвета. – Не знаю почему, – сказал он, будто рассматривая кристалл на свет, поворачивая под разными углами. – Я был зол на Дика. Тоже мне, стальной парень. Но дело не в Дике. И не в том, что нас могли опознать. Я был готов пойти на такой риск. И не в Клаттерах дело. Они мне ничего худого не сделали, не то что другие. Те, кто поломал мне всю жизнь. Может быть, Клаттерам просто суждено было расплатиться за всех остальных.

Калливен попытался измерить глубину того, что он принимал за раскаяние Перри. Наверное, он теперь раскаялся, и раскаяние его столь сильно, что он молит Бога о милосердии и прощении? Перри сказал:

– Жалею ли я о содеянном? Если ты это имеешь в виду – то нет. Я не испытываю особых чувств по этому поводу. Я бы рад раскаяться, но меня все это абсолютно не волнует. Через полчаса после того, как это случилось, Дик уже травил анекдоты, а я над ними смеялся. Может быть, мы просто нелюди. Во мне хватает человечности только на то, чтобы пожалеть себя. Пожалеть о том, что я не могу выйти отсюда вместе с тобой. Но это все.

Калливен не мог поверить в такую безучастность; Перри растерян, он заблуждается, не может человек быть начисто лишен совести или сострадания. Перри сказал: «Почему? Солдаты же ведь спят себе спокойно. Они убивают и получают за это медали. Добрые канзасские граждане хотят меня убить – и какой-нибудь палач будет рад, что для него нашлась работенка. Убить легко – гораздо легче, чем подсунуть необеспеченный чек. Вспомни: я этих Клаттеров знал-то всего час. Если бы я действительно хорошо их знал, наверное, я бы иначе все воспринимал. Может быть, я потом не смог бы жить в ладу с собой. Но в моем случае все было похоже на стрельбу по мишеням в тире».