Не расстанусь с Ван Гогом - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Островская cтр.№ 9

Надя заглянула в гостиную, посмотрела в сторону спальни. Быстро прошла по ковру, распахнула дверь. Распахнула и зажмурилась от того, что увидела. Через мгновение, открыв глаза, столкнулась взглядом с Бровкиной. Таня спокойно смотрела на нее поверх мускулистого плеча Саши и молчала. При этом продолжала двигаться всем телом, но уже молча, хотя за несколько секунд до этого стонала от страсти.

– Хватит! – крикнула Надя и выскочила из комнаты.

Перестало скрипеть супружеское ложе. Что-то шепнул Холмогоров, но не было слышно, какие слова он сказал Бровкиной. Только Надя и не хотела ничего слышать. Она прижала ладони к ушам, в которых продолжали звучать неискренние Танькины стоны. Все расплывалось перед глазами. По стеклу портрета мамы в роле Кручининой ползла муха. Газонокосилка под окном смолкла, и мир накрыло тишиной, от которой стало еще страшнее.

– Надя, – прозвучал за спиной голос мужа, – это не то, что ты думаешь…

– Саша попросил меня для роли с ним поработать, – пришла на помощь Холмогорову Татьяна.

Надя обернулась и увидела мужа, застегивающего на груди белую рубашку. Бровкина в шифоновом платье стояла в шаге от него и делала вид, будто ничего особенного не произошло. Платье она, видимо, в спешке снимала через голову и в спешке снова влезла в него, не заметив, что надевает изнаночной стороной наружу.

– Для роли, – повторила Танька. – Это же имитация была, а не на самом деле.

Холмогоров скривился от ее лжи, но промолчал.

Надя посмотрела на мужа, и тот отвернулся.

– Хорошо, – кивнула Надя, – продолжайте репетировать. Только не в этом доме. Собирайте свои вещи и подыскивайте себе другую сцену…

Холмогоров наконец посмотрел на нее и все понял. Сжался как-то весь и вернулся в спальню к гардеробу.

Зато Бровкина не шевельнулась.

– Ты что, обиделась? – удивилась она. – Но мы же подруги! Ну, да, признаю, мне не надо было ложиться на эту репетицию топлес. Но Саша сказал, что в сценарии…

Надя посмотрела за спину Бровкиной и увидела, как Холмогоров упаковывает свои вещи в тот самый чемодан, с которым они летали в Хорватию.

– Тебя, Таня, это тоже касается, – с неожиданным спокойствием напомнила она недавней подруге, – так что забирай свои топлесы и катись…

Бровкина всплеснула руками и покачала головой.

– Наденька, я ж не хотела! А Саша уговорил, дескать, для искусства требуется. Я же такая доверчивая, когда у кого-то что-то не ладится…

Холмогоров дернул плечами, замер, вероятно, хотел обернуться, но не стал. А Надя ждала, потому что решительности у нее уже никакой не осталось.

Слезы кончились, и сил рыдать больше не было. Ломило все тело, и Надя не могла пошевелиться, чтобы не причинить себе новой боли. А боль внезапно возникала в самых неожиданных местах: могла выстрелить в висок, в сердце или в спину. Каждый из этих «выстрелов» не был смертельным, но приносил новую муку и не давал забыть о том, что произошло днем. Она не хотела об этом вспоминать, но и думать о чем-то ином не могла. Причем думала вроде и не сама Надя, а чье-то сознание, может быть, даже ее собственное, но существующее отдельно от нее и в каком-то другом измерении, где нет ничего, кроме мыслей о Саше. Надя лежала с пустой головой, из которой непонятным образом вылетели всякие мысли о будущем, о добре, о ней самой, о газонокосилке, удалившей с земли вместе с травой ростки всего лучшего, что было в мироздании…

Надя продолжала лежать, когда за окном начало светлеть небо. И потом, когда проснулись птицы и по улице поползли первые троллейбусы, все так же лежала неподвижно, уткнувшись взглядом в потертую обшивку старенького дивана. Спала ли она вообще?

Семь лет назад Надя получила диплом, а в памяти о радостном событии осталась только пьянка. Почти шесть лет назад она развелась, и подробностей развода не помнит вовсе. Осталось только ощущение глупости и бессмысленности всего происходившего, да еще фраза, брошенная вскользь Холмогоровым: «Хочешь всю жизнь быть дураком – женись на умной».

Это было очень обидно. В чем ее вина? В том, что не простила? Так ведь Саша сам подал на развод. Вернее, подавали оба, но Надя надеялась, что он в самый последний момент разорвет свое заявление, прижмет ее к себе и не отпустит никогда. Даже представляла, как будет сопротивляться, вырываться, плакать и кричать, что ненавидит его. Но ничего этого не случилось. Холмогоров не только не разорвал злосчастную бумажку, но и написал новую – с просьбой развести их побыстрее и без его присутствия, так как очень занят на работе, которая связана с постоянными разъездами. Дама, принимавшая заявления в загсе, с восторгом смотрела на него и бросала осуждающие взгляды на Надю, словно не сомневалась в истинном виновнике, то есть виновнице разрушения молодой семьи. Развели Надю в гордом одиночестве.

Холмогоров к тому времени уже перебрался в Москву, и дела его быстро шли в гору. Саша много снимался, у него брали интервью, а в журналах рассказывали, что он любит есть, у какого модельера одевается и с кем спит. О последнем, правда, в интервью не спрашивали, но намекали о его знакомствах с гламурными красотками.

Тогда же, в день развода, когда Надя возвращалась из загса, моросил нудный дождик, мелкий и равнодушный. На душе у нее тоже была сырость. Теперь в ее жизни не осталось никого, ради кого стоит жить. Мужа нет – плохо, друзей нет – беда. Хотя, если честно, вряд ли она считала Бровкину настоящей подругой. И все же было обидно, что Холмогоров именно с ней совершил эту подлость. Прикидываясь невинной овечкой, Татьяна несколько раз звонила, но Надя бросала трубку. Потом Бровкина заявилась в квартиру – якобы за оставленными вещами. Вещи ее и в самом деле там оставались, но Таня пришла не только за ними: она снова попыталась все объяснить. Правда, версию о репетиции какой-то Сашиной роли уже отбросила и честно сказала, что не устояла: «Он ведь такой сильный!» И в этот раз собиралась включить вариант об изнасиловании. Только Надя ее вещи заранее собрала и упаковала, так что Бровкина ненадолго задержалась в квартире и развить тему не успела.

На работе все было плохо: журнал разорялся, зарплату задерживали, сотрудники разбегались. Наде приходилось работать больше, причем как раз тогда, когда делать что-либо не хотелось вовсе, да и сил не было.

А теперь еще и этот дождик…

Она вошла в магазин, свернула зонтик, стряхнула с него капли. И тут же увидела Радецкую. Елена Юрьевна помахала ей рукой, Надя подошла и поздоровалась.

– Почему такая грустная? – спросила пожилая дама.

Надя пожала плечами.

– Обыкновенная.

– Это ты-то сейчас обыкновенная? – рассмеялась старушка. – Рассказывай, что у тебя стряслось.

– С мужем только что развелась.

– Так это он должен горевать, что тебя потерял, – продолжала радоваться Радецкая. – Я, например, трижды была замужем, и каждый раз счастливо. Первый муж бросил меня и потом локти кусал. Второй бросил не меня, а Родину – эмигрировал во Францию, я отказалась с ним ехать. Там он стал весьма известным художником. А третий муж два года назад умер. Так что не стоит отчаиваться: только у мужчин жизнь делится на две половины – одна до брака, вторая после развода. А женщинам…