– Хорошо, что напомнила, – обрадовалась Радецкая, – я как раз хотела о картине поговорить. Она твоя без всяких разговоров.
– Но…
– Никаких «но»! Если хочешь, чтобы я ушла без мук, не возражай мне. Картина твоя, я оформила все бумаги на сей счет.
– Какие бумаги? – не поняла Надя.
Елена Юрьевна посмотрела на нее с удивлением.
– А ты разве не поняла, что это подлинник Ван Гога?
Надя оторопела и не смогла ничего ответить. И Радецкая осталась, как видно, довольна произведенным впечатлением.
– Тогда слушай историю полотна, откуда оно взялось и как мне досталось.
Надя все не могла успокоиться:
– То есть вы хотите сказать, что у меня дома стоит картина, которую написал гений, а я так запросто прикасаюсь к полотну? Вы ничего не путаете?
Радецкая кивнула с весьма удовлетворенным видом.
– Как ты уже знаешь, мой второй муж укатил в свое время во Францию. Я отказалась с ним ехать, и не жалею. А четверть века назад появилась возможность с ним повидаться. Вернее, это у него появилась такая возможность. Его наконец-то признали и у нас, потому что на Западе он не только стал необычайно популярным, но и во всех своих интервью ни разу не высказался против родины и нашего общественного строя. В Москве с большим успехом прошла выставка его работ, несколько картин он подарил советским музеям. А потому, когда попросил, чтобы меня выпустили погостить к нему, отказа не получил. Я, конечно, тоже не возражала побывать во Франции. Мы с бывшим мужем побродили по Парижу, посетили музеи, как водится. А потом Михаил повез меня в свое поместье на севере Франции – там у него что-то вроде крошечного замка с прудом и виноградниками. Рядом Бельгия, и до Голландии рукой подать. Вот мы и решили смотаться туда, посмотреть места, где творили Питер Брейгель, Рембрандт, Вермейер, Ван Гог, наконец… Путешествовали мы на машине и как-то заночевали в гостинице маленького городка. Утром я встала пораньше, подошла к двери номера, в котором остановился мой бывший муж, думала его разбудить, но пожалела Мишу: тот всю жизнь не любил рано вставать. Тогда я отправилась гулять одна. Ходила по старым улочкам без всякой цели и, когда увидела какой-то открытый магазинчик, завернула в него. Это была лавка древностей, которая больше напоминала сувенирный киоск. Старых вещей там имелось не очень много, да и то в основном предметы домашней утвари: жаровня, мельничка для кофе, браслетики, веера – ничего интересного. А кроме того на стенах висели старые офорты, любительские акварельные пейзажи и несколько картин, написанных маслом. Я бросила на них взгляд, прошла мимо, уже вышла на улицу, но отчего-то вдруг остановилась и вернулась. Меня привлекло одно полотно – темное от пыли, весьма неприглядное. Сначала подумала, что это копия «Едоков картофеля», но потом вспомнила, что на известной картине изображены пять человек, а на этой… Ну, ты сама знаешь. Первая мысль была: кто-то, видать, пытался писать под Ван Гога. Особого интереса эта картина тогда не возбудила, и я ушла бы, но меня задержал хозяин лавки, заметивший мое внимание. У нас состоялся такой разговор…
– Старая картина, – сказал он. – И цена хорошая для нее.
– Сколько просите? – спросила я машинально.
– Для вас будет скидка, – пообещал мужчина. – Потому что вы первый человек, кто зашел сегодня в мой магазин.
На самом деле, я думаю, что в его магазин не каждый день кто-то заходит.
– Так сколько? – повторила я вопрос.
Хозяин подумал и ляпнул:
– Две тысячи гульденов.
Я лишь покачала головой. Не потому, что у меня не было таких денег, а по той причине, что совсем не собиралась здесь ничего покупать.
– Это без скидки, – поспешил сбросить цену продавец. – Вам, мадам, отдам за полторы.
Тогда я стала ему объяснять, что у меня нет таких денег. Даже сумочку открыла и продемонстрировала, что в ней всего семьсот восемьдесят гульденов.
Владелец лавчонки очень расстроился, не стал меня задерживать. Я вышла, двинулась дальше. Завернула в кафе, примостилась за столиком, заказала себе чашечку кофе. И вдруг вижу через окно того антиквара, который тащил это самое полотно и головой крутил, судя по всему, пытаясь найти меня. Наконец заглянул в кафе и вошел, запыхавшись. Пожилой человек сел рядом и, пытаясь перевести дух, сообщил, что согласен отдать картину за семьсот пятьдесят. Я бы вряд ли ее купила, но ведь он бежал, устал… В общем, мне просто жалко стало старичка. Может, поэтому открыла сумочку и рассчиталась с ним. Он тоже заказал себе кофе.
– Откуда у вас это полотно? – спросила я.
Антиквар объяснил, что рядом с городком в прошлом году продали маленькую ферму, вернее, старый дом, в котором до того долгое время жила одинокая старуха. Та умерла несколько лет назад, а наследники только недавно решили избавиться от ненужной им недвижимости. Выставили домик на продажу, предварительно забрав из него все, по их мнению, ценное, а то, что им не подошло, надумали продать. Позвали меня посмотреть и взять что-то на реализацию. Картина валялась на чердаке в куче другого мусора, я притащил ее в свой магазинчик вместе с прочим хламом… Почти все распродал уже, а она все висит, и никто ею не интересуется.
– Но вы не остались внакладе? – поинтересовалась я.
Старик покачал головой. А потом начал рассказывать: у него две дочери, которые если и заезжают к нему, то только после того, как отец настоятельно позовет их; внуков видит редко, и особой радости они ему не приносят…
Мы поговорили на разные темы, а потом антиквар проводил меня до гостиницы, помог донести картину. При расставании я вдруг вспомнила, что забыла узнать главное:
– Как звали ту пожилую женщину, наследники которой продали дом?
– Имя ее Элиса Михолс по мужу. А в девичестве она носила фамилию Де Гроот.
Потом старик достал из кармана какой-то сложенный листок и протянул мне.
Как выяснилось, это была квитанция, выданная некоему Яну Михолсу и свидетельствующая о том, что тот сдал в магазин для реализации картину, хранившуюся в его семье и не представляющую для семьи никакой ценности. Господин Михолс получил за полотно пятьсот гульденов, чему, вероятно, был очень рад. Хозяин лавки, кстати, выдал мне кассовый чек и что-то вроде товарного с описанием картины и упоминанием стоимости. То есть он сразу после моего ухода из его магазинчика подготовил документы и помчался следом, уверенный в том, что я все же куплю полотно.
Я вернулась в номер и стала рассматривать приобретение, с каждым мгновеньем все более и более убеждаясь в своей глупости. Купить неизвестно что, а потом тащить подрамник вместе с чемоданами через всю Европу – ну просто верх безрассудства. Да и денег было жаль.
Вскоре ко мне в номер пришел бывший муж, который, узнав о моем поступке, сначала посмеялся надо мной, а потом вдруг всмотрелся в картину и – побледнел, забормотал: «Если бы не уверенность, что этого не может быть, решил бы, что это рука Ван Гога…» Потом Миша успокоился немного, пообещал, вернувшись в Париж, почистить картину, а там уж сказать точно, что такое я приобрела. Картину он действительно почистил, обследовал, но все же пришел к выводу, что у меня оказалось чье-то гениальное подражание Ван Гогу, причем сделанное давно.