Станислав был одет в джинсы и легкий свитер на голое тело. Мне вежливо пожал руку, пригласил в гостиную.
— Я сейчас сварю кофе, — сказал Андрей и удалился.
Мы с отцом Аглаи уселись в кресла и, не скрываясь, рассматривали друг друга.
— Как вы думаете, кто убил мою дочь? — наконец спросил Станислав.
— Вам Андрей пересказал все версии? — ответила я вопросом на вопрос.
— Да, я в курсе дела. Вы не хотите произносить имена своих родственников?
— Ну почему же? Вполне могла быть моя мать. На брата не думаю. А что вы думаете по поводу версии о профессиональном киллере?
— Бред. Меня ведь тоже не профессиональный киллер пытался убить, а баба-дура, которая хотела замуж. Для найма профессионального киллера нужен очень веский повод. Да и денег это стоит немалых. И куш должен быть солидный. А какой куш от смерти Аглаи? То есть это, конечно, куш, но не тот, который стоит найма профессионала. «Постарался» кто-то из гостей. И не из-за денег.
Пришел Андрей с кофе. Мы сидели при приглушенном свете, говорили об Аглае, о круге ее общения, отец вспоминал, какой она была в детстве, в подростковом возрасте. Ужасно, когда дети умирают раньше родителей, причем насильственной смертью. Вообще трудно пережить неожиданную и преждевременную смерть любого знакомого, и ведь Аглая еще была такой молодой! Но мне сейчас казалось, будто она торопилась жить… Сколько она всего уже успела! Она ведь прославилась и как актриса, и как певица, не говоря про светскую львицу. О ней писали, о ней говорили, к ней очередь выстраивалась за интервью. Я помнила, как ее лицо в газетном киоске смотрело чуть ли не с каждой второй глянцевой обложки.
Сидели мы долго, мне было приятно общаться и со Станиславом, и с Андреем. Это были уверенные в себе, совершенно не закомплексованные мужчины. Они жили той жизнью, которой хотели, занимались тем делом, которым хотели, и успешно. Они достаточно зарабатывали, чтобы не считать копейки, правда, как я поняла, оба были одиноки. Но что поделать? Это бич нашего времени, больших городов, развития цивилизации.
Внезапно Андрей напрягся и сказал напряженным шепотом:
— Тихо!
И одновременно погасил свет.
Мы со Станиславом замерли на своих местах, напряженно прислушиваясь. Андрей тем временем неслышно встал и тронулся в направлении двери, ведущей в коридор, потом выскользнул из комнаты. Больше он не производил никаких звуков.
Но звуки были. Кто-то пытался открыть дверь.
И открыл.
И вроде бы ключами, не отмычкой. Хотя откуда мне знать? Но я слышала, как поворачивался замок… Я не слышала треска.
Так, может, и у убийцы Аглаи были ключи? Почему мой единоутробный брат и наша с ним общая мать говорили про незапертую дверь? А если у братца имелись ключи? Если он открывал своей связкой? Навряд ли Аглая дала ему ключи от своей квартиры. Но ведь, если постараться, можно сделать слепки.
С другой стороны, Юрий Твердохлебов вошел в незапертую дверь. Но тут братец мог на самом деле забыть ее запереть. Или не посчитал нужным запирать. Для него было главным открыть квартиру, а не закрывать ее.
В квартиру кто-то вошел. Определенно не один человек. До нас со Станиславом донесся шепот, потом кто-то пошел по коридору.
Но далеко уйти не успел.
Послышался звук, который я определила, как звук удара, кто-то вскрикнул, упал с грохотом, потом был еще крик на неизвестном мне языке, еще один, опять были удары, упало еще одно тело.
— Веревку, быстро! — приказал Андрей. — Или простыни!
— Вы — на кухню, я — в спальню, — крикнула я Станиславу.
Я знала, где хранятся простыни. Я не была уверена, что найду веревку. Выбегая из гостиной, я увидела на полу перед входной дверью два тела, над которыми стоял Андрей. Мне было некогда их рассматривать. К тому же было темно.
Я быстро вернулась с двумя простынями, Станислав появился в коридоре с ножницами, он же зажег свет.
На полу лежали двое молодых мужчин — лет по тридцать, может, чуть меньше или чуть больше. Я назвала бы обоих гастарбайтерами, то есть это были или таджики, или узбеки, которых я не различаю.
Почему-то вспомнилась недавно прочитанная статистика преступлений в нашем городе. Каждое четвертое убийство у нас совершает мигрант, а также каждое шестое изнасилование и каждое второе похищение человека. Статистики краж нет. С определением процентов в этом деле явно сложнее. Но он, несомненно, немаленький.
Мы со Станиславом быстро разрезали простыни, а Андрей очень умело связал двух непрошеных гостей, которые даже не пытались встать после того, как Андрей быстренько вырубил их обоих. Они уже пришли в сознание, но не сопротивлялись! Они дали себя связать, точно выполнили приказ сесть спиной к стене и вытянуть вперед ноги (которые, кстати, тоже были связаны) и после этого смотрели на нас троих снизу вверх глазами больной лошади, то есть глазами двух больных коней.
Нет, они не были больны, просто в этих глазах читалась такая безнадега…
Андрей тем временем внимательно рассматривал связку ключей, выпавшую из рук кого-то из взломщиков. Это были именно ключи, не отмычки.
— Откуда? — произнес он одно слово, обращаясь к двум мигрантам одновременно.
Оба молчали. Я на самом деле не представляла, откуда у этих двух типов могли взяться ключи от квартиры Аглаи! У кого они имелись? У самой Аглаи, у Нины Степановны, у Бергмана. Наверное, у домработницы.
— Где связка Аглаи? — спросила я у Андрея.
— У меня, — ответил Станислав. — Ее нам отдали в управлении.
— Так откуда? — повторил вопрос Андрей.
— Дали, — сказал один из молодых восточных мужчин.
— Кто дал?
— Мущын.
— Что, дядя подошел на улице, вручил связку ключей и сказал: «Идите-ка, ребята, ночью вот в эту квартиру»?
Мигранты молчали. А я почему-то вспомнила двор одной своей подруги. Там на протяжении месяца двое молодых восточных мужиков (опять же то ли узбеки, то ли таджики) кричали всем проходившим мимо женщинам: «Женщын! Мущын нужен?» Возможно, они искали мужскую работу, возможно, предлагали себя. Не знаю. Эти два мигранта опирались на лопаты, почти не работали, все время о чем-то друг с другом разговаривали, а при виде женщин (любого возраста) задавали свой фирменный вопрос. Они не смотрели маслеными глазами, не цокали языками, не присвистывали (правда, дело было зимой, и никто из женщин не оголялся). Подруга позвонила мне и спросила мое мнение, пригласила приехать. Меня тоже спросили насчет «мущын». Еще через месяц они исчезли.
Один из сидевших на полу мигрантов вдруг стал объяснять, что они хотели помочь своим семьям, попросил отпустить. Они же ничего не сделали.
— Как вы хотели помочь семьям?!
— А они ведь могли прийти за ребенком, — вдруг ударила мне в голову мысль.