Источник - читать онлайн книгу. Автор: Айн Рэнд cтр.№ 249

Он ответил:

— Я никогда не напомню тебе, Доминик, что сейчас ты плачешь.

Все вечерние газеты Нью-Йорка рассказали обо всех подробностях, включая пижаму, халат, утренний кофе и односпальную кровать.

Альва Скаррет зашёл в кабинет Винанда и бросил газету ему на стол. До этого момента Скаррет не сознавал, как сильно любит Винанда. Он был так глубоко оскорблён за него, что мог изрыгать только нечленораздельные проклятья. Он выпалил:

— Чёрт бы тебя побрал, идиота несчастного! Поделом же тебе, недоумку бездарному! Честно, я даже рад! Что ты собираешься делать?

Винанд прочитал и ничего не сказал, уставившись в газету. Скаррет продолжал стоять перед ним. Ничего не случилось: кабинет как кабинет, человек сидит и держит газету. Он видел руки Винанда, они были неподвижны. Нет, сообразил он, нормальный человек не может держать руки на весу без опоры, чтобы они не дрожали.

Винанд поднял голову. Скаррет ничего не увидел в его глазах, кроме лёгкого удивления, — он словно спрашивал, а что здесь надо Скаррету. Скаррет испуганно прошептал:

— Гейл, что ты намерен предпринять?

— Напечатать это. Это же новости.

— Но как?

— Как сочтёшь нужным.

Голос Скаррета дрогнул — теперь или никогда, в другой раз он не наберётся храбрости:

— Гейл, ты должен развестись с ней. — Он всё ещё был прикован к месту, голос его сорвался на крик, иначе он не смог бы выдавить из себя: — У тебя нет выбора, Гейл! Надо подумать об остатках репутации. Ты должен подать на развод, именно ты.

— Хорошо.

— Ты согласен? Сейчас же? Сказать, чтобы Пол готовил, не откладывая, необходимые бумаги?

— Хорошо, скажи.

Скаррет выскочил из кабинета. Он побежал к себе, захлопнул дверь и вызвал по телефону адвоката Винанда. Объясняя задачу, он непрерывно повторял: «Брось все дела, Пол, и подай иск сейчас же, поторопись, пока он не передумал».

Винанд поехал в загородный дом. Там его дожидалась Доминик.

Она встала, когда он вошёл, и пошла ему навстречу. Ей хотелось, чтобы он видел её всю — с головы до пят. Он остановился перед ней и смотрел на неё как посторонний наблюдатель — равнодушный свидетель сцены между Доминик и каким-то мужчиной — не Гейлом Винандом.

Она ждала, но он молчал.

— Ну что ж, Гейл, я дала тебе хороший материал, который поднимет тираж.

Он выслушал, продолжая смотреть так, словно происходящее его не касалось. У него был вид кассира, подводившего баланс банковского счёта, по которому превышен кредит и который должен быть закрыт. Он сказал:

— Я хочу узнать только одно, если можно: это случилось впервые за время нашего брака?

— Да.

— Но это не первый раз?

— Нет. Он был моим первым мужчиной.

— Думаю, я должен был это понять. Ты вышла замуж за Питера Китинга. Сразу после процесса Стоддарда.

— Тебе хочется узнать всё? Я расскажу. Я встретила его, когда он работал в каменоломне. Почему бы и нет? Ты закуёшь его в цепи вместе с преступниками или упечёшь на джутовую фабрику. Он работал в каменоломне. Он не спрашивал моего согласия. Он взял меня силой. Вот как это началось. Хочешь это использовать? Рассказать об этом в «Знамени»?

— Он тебя любил.

— Да.

— И всё же построил для нас этот дом.

— Да.

— Мне только хотелось узнать. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Чёрт бы тебя побрал! — закричала она. — Если ты можешь это так принять, то какое ты имел право стать тем, кем стал!

— Поэтому я и принимаю это.

Он вышел. И тихо прикрыл за собой дверь.

Вечером того дня Гай Франкон позвонил Доминик. Оставив дела, он жил один в своём загородном имении близ каменоломни. В тот день она не отвечала на звонки, но взяла трубку, когда горничная сказала, что звонит мистер Франкон. Она ожидала бури, но услышала мягкий голос:

— Здравствуй, Доминик.

— Здравствуй, отец.

— Ты собираешься оставить Винанда?

— Да.

— Не надо переезжать в город. Нет необходимости. Не перегни палку. Приезжай ко мне. Поживёшь до процесса по делу Кортландта.

Его тон, прозвучавшая в его голосе твёрдая и простая нота, почти счастливая, заставили её ответить после небольшой паузы:

— Хорошо, отец. — Это было сказано девочкой, дочерью, утомлённо-доверчивой, обрадованной и печальной. — Я приеду за полночь. Приготовь мне стакан молока и пару сандвичей.

— Не гони машину. Дороги не очень-то хороши.

Гай Франкон встретил её в дверях. Оба улыбались, она поняла, что не будет ни расспросов, ни упрёков. Он провёл её в маленькую комнату, где поставил еду на столике у окна, распахнутого в темноту лужайки. Пахло травой, свечами и жасмином в серебряной вазе.

Она сидела, держа в руке холодный стакан, он расположился напротив, мирно жуя свой сандвич.

— Хочешь поговорить, отец?

— Нет. Хочу, чтобы ты допила молоко и отправилась отдыхать.

— Хорошо.

Он взял маслину, насаженную на цветную шпажку, и стал задумчиво рассматривать её, потом поднял взгляд на дочь:

— Послушай, Доминик. Не буду и пытаться понять, но мне ясно, что ты поступила правильно. На сей раз это тот мужчина, который тебе нужен.

— Да, отец.

— Вот почему я рад.

Она кивнула.

— Передай мистеру Рорку, что он может приезжать сюда, когда захочет.

Она улыбнулась:

— Передать кому, отец?

— Передай… Говарду.

Её рука лежала на столе, её голова склонилась на руку. Он смотрел на её волосы, золотистые в свете свечей. Она сказала, потому что так было легче заглушить тревогу:

— Не давай мне свалиться и уснуть здесь. Я устала.

Он ответил:

— Его оправдают, Доминик.

Каждый день по распоряжению Винанда в его кабинет доставляли всё нью-йоркские газеты. Он был в курсе всего, о чём писали и шептались в городе. Все понимали, что история подстроена самой Доминик: не будет же жена мультимиллионера в подобных обстоятельствах сообщать о пропаже кольца в пять тысяч долларов, но это не помешало принимать историю, как её подали. Самые оскорбительные домыслы печатались в «Знамени».

Альва Скаррет отдавал все силы и страсть этой кампании. Он пустился в неё как в крестовый поход, с жаром преданного вассала, считая, что может искупить прошлое, когда он, возможно, был недостаточно лоялен к Винанду. Он восстанавливал честь его имени, всячески ухищрялся представить Винанда жертвой великой любви к распущенной женщине. Именно Доминик вынудила мужа поддержать безнравственное дело вопреки его желанию, она чуть не погубила его газету, положение в обществе, репутацию, достижения всей его жизни — и всё ради любовника. Скаррет заклинал читателей понять и простить своего патрона, фигуру трагическую, но оправдываемую жертвенной любовью. Расчёт строился на контрасте: каждый грязный эпитет, которым награждали Доминик, оборачивался сочувствием к Винанду, и это подхлёстывало Скаррета. Приём сработал, общественность откликалась, особенно пожилые читательницы. Постепенно, с трудом газета становилась на ноги.