— Ты построил два загородных дома за два года.
— Да. В Пенсильвании и недалеко от Бостона.
— Не очень интересные дома.
— Недорогие, ты хочешь сказать. Но строить их было интересно.
— Сколько ты ещё здесь продержишься?
— Месяц.
— Почему ты работаешь по ночам?
— Это срочная работа.
В котловане пришёл в движение подъёмный кран, переносящий длинный брус. Она видела, как Рорк наблюдает за ним, и знала, что это инстинктивная реакция, отразившаяся в его глазах, что-то физически близкое, родственное всему тому, что происходило с его строением.
— Рорк…
Они ещё не назвали друг друга по имени. Было какое-то чувственное наслаждение в том, чтобы предаться отложенному надолго удовольствию — произнести имя и знать, что он его слышит.
— Рорк, это снова каменоломня.
Он улыбнулся:
— Если хочешь. Только это не так.
— После дома Энрайта? После здания Корда?
— Я думаю об этом иначе.
— А как ты думаешь?
— Я люблю это делать. Каждое здание — это личность независимо от размеров. Единственная и неповторимая.
Он смотрел через улицу. Он не изменился. В нём по-прежнему чувствовалась лёгкость, свобода в движениях, в действиях, в мысли. Она произнесла фразу, в которой не было ни начала, ни конца:
— …строя пятиэтажки до конца своей жизни…
— Если надо. Но я не думаю, что так будет всегда.
— Чего ты ждёшь?
— Я не жду.
Она закрыла глаза, но не смогла спрятать рот — её губы выдавали горечь, гнев и боль.
— Рорк, если бы ты был в городе, я бы не пришла с тобой встретиться.
— Я знаю.
— Но именно в этой безымянной дыре… Я должна была её увидеть. Должна была посмотреть на это место.
— Когда ты возвращаешься?
— Ты знаешь, что я не останусь?
— Да.
— Почему?
— Ты всё ещё боишься вагончиков-закусочных и окон.
— Я не еду в Нью-Йорк. Не сразу.
— Нет?
— Ты ни о чём не спросил, Рорк, только шла ли я со станции пешком.
— О чём мне спросить?
— Я сошла с поезда, когда увидела название станции, — сказала она мрачно. — Я не собиралась здесь выходить. Я еду в Рино.
— А потом?
— Снова выхожу замуж.
— Я знаю твоего жениха?
— Ты слышал о нём. Его зовут Гейл Винанд.
Она увидела его глаза. Она думала, что ей захочется смеяться; наконец-то она смогла нанести ему такой удар, который уже не надеялась нанести. Но она не рассмеялась. Он думал о Камероне, о его словах: «Мне нечего им ответить, Говард. Я оставляю тебя с ними один на один. Ты им ответишь! Всем — газеткам Винанда, тем, чьи глаза делают существование таких газеток возможным, и тем, кто стоит за ними».
— Рорк.
Он не отвечал.
— Это хуже, чем Питер Китинг, да? — спросила она.
— Намного хуже.
— Ты хочешь меня остановить?
— Нет.
Он не дотронулся до неё с тех пор, как отпустил её локоть, да и этот жест годился разве что для санитарной машины. Она протянула руку — и коснулась его руки. Он не отдёрнул пальцы и не изобразил безразличия. Она наклонилась, взяла его руку, не поднимая её с его колен, и прижалась к ней губами. Шляпа слетела с её головы, и он видел белокурые волосы на своих коленях, чувствовал, как она вновь и вновь целует его руку. Его пальцы сжали её руку, это был единственный ответ.
Она подняла голову и посмотрела на улицу. Вдали висело освещённое окно, забранное решёткой из простых железных прутьев. Маленькие домики уходили в темноту, вдоль узких тротуаров стояли беззащитные деревья.
Она заметила свою шляпу, упавшую на нижнюю ступеньку, и наклонилась поднять её. Её рука без перчатки легла на ступеньку. Камень был старый, изношенный и ледяной. Она ощутила удовольствие от прикосновения. Она замерла на мгновение, согнувшись над камнем, ощущая эти ступеньки, по которым прошлось столько ног.
— Рорк, где ты живёшь?
— Снимаю комнату.
— Какую?
— Просто комнату.
— Какая она? Какие там стены?
— Оклеенные обоями. Выцветшими.
— А какая мебель?
— Стол, стулья, кровать.
— Нет, расскажи подробнее.
— Там есть шкаф для белья, комод, кровать, большой стол…
— Возле стены?
— Нет. Я поставил его напротив окна, я там работаю. Ещё там есть стул с прямой спинкой, кресло с встроенной лампой и книжная полка, которой я не пользуюсь. Наверно, это всё.
— Коврики? Занавески?
— Кажется, на окнах что-то есть и лежит какой-то коврик. Пол прекрасно отполирован, это великолепное старое дерево.
— Я буду думать о твоей комнате ночью — в поезде.
Он смотрел на другую сторону улицы. Она попросила:
— Рорк, разреши мне остаться с тобой на ночь.
— Нет.
Она проследила за его взглядом. Он смотрел на скрежетавшие в котловане механизмы. Помолчав, она спросила:
— Как тебе удалось получить этот заказ?
— Заказчик видел мои постройки в Нью-Йорке, и они ему понравились.
Из котлована вышел мужчина в комбинезоне, всмотрелся в темноту и крикнул:
— Это вы, босс?
— Да, — крикнул в ответ Рорк.
— Не можете спуститься сюда на минутку?
Рорк пошёл к нему через улицу. Она не слышала разговора, услышала только, как Рорк весело сказал: «Это легко», а затем оба направились к спуску в котлован. Мужчина остановился, заговорил, объясняя. Рорк откинул назад голову, наблюдая за поднимавшейся вверх стальной конструкцией; свет падал прямо на его лицо, и Доминик увидела его серьёзный взгляд, его выражение наполнило её радостным чувством — она увидела его натренированный грамотный ум в действии. Он наклонился, подобрал кусок фанеры, вынул из кармана карандаш и начал быстро чертить, стоя одной ногой на груде досок и объясняя что-то мужчине, который удовлетворённо кивал. Она не могла расслышать слов, но чувствовала отношение Рорка к этому человеку, к другим людям в котловане — какое-то свежее чувство верности и братства, которое совсем не соответствовало тому, что принято называть этими словами. Он закончил, протянул чертёж мужчине, и оба чему-то засмеялись. Затем Рорк вернулся к ней и уселся рядом на ступеньках.