Уготован покой... - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 96

Иолек молчал, погрузившись в раздумья, осторожно крутя в пальцах сигарету, которую так и не закурил. Все с тем же глубокомысленным видом передвинул он стоявшую на краю стола пепельницу в центр. И негромким голосом спросил:

— Срулик, ты слышал все это?

— Да.

— Срулик, ты видишь то же, что и я?

Господин Зеевальд вежливо вмешался:

— Мне кажется, что самым важным соображением, которое обязаны принять во внимание все стороны, должны быть интересы молодого человека, судьбу которого мы обсуждаем.

— Срулик, прежде чем я предприму какой-либо шаг, мне очень важно услышать твое мнение. Ты судья: я хочу уразуметь раз и навсегда, она замешана во всем этом? Это сговор?

— Ни в коем случае, — сказал я. — Хава не имеет к этому отношения.

Господин Зеевальд удовлетворенно улыбнулся:

— Напротив! Я убежден, что госпожа будет, по меньшей мере, весьма и весьма довольна. Я позволю себе побеседовать с ней прямо сейчас и полагаю, что беседа будет короткой…

— С вашего позволения, мистер, — совершенно спокойно произнес Иолек, — поднимайтесь.

— Прошу прощения.

— Вставайте, мистер.

Теперь Иолек снял очки и, не торопясь, положил их в карман. Выглядел он грузным и не очень здоровым, верхняя часть его туловища напоминала крепко сбитый упаковочный ящик, а лицо было землистым, кожа отвисала на нем складками, и оттого походил он на стареющего прелюбодея. Тяжелым, раздумчивым движением Иолек протянул руку к столу. Взял генеральную доверенность, конверт с авиабилетами, странички с приложениями, которые были зачитаны господином Зеевальдом. Спокойно и размеренно — мне бросились в глаза его ногти, большие и бесцветные, — изорвал все на мелкие клочки. Собрал их в кучу на углу стола. И произнес так, словно говорил с самим собой:

— А теперь убирайся отсюда.

— Господин Лифшиц…

— Убирайся отсюда, мистер. Дверь, она как раз за твоей спиной.

Господин Зеевальд побледнел. И тут же залился краской. Он поднялся, схватил и прижал к груди свой кожаный портфель, словно опасаясь, что и его может постигнуть участь документов.

— Холера, — размеренно процедил Иолек сквозь зубы, — послушай-ка, скажи своему хозяину…

И в эту минуту из соседней комнаты влетела Хава. Словно злой вихрь, пронеслась она меж гостем и Иолеком и с побелевшими губами остановилась передо мной:

— Срулик, он убивает ребенка! Ради Бога, не дай ему сделать это! Преднамеренно и хладнокровно он сейчас убивает Иони, которого мы больше не увидим. — Она схватила мою руку, сжала ее в ладонях. — Ты ведь слышал, Срулик, как он своими руками оборвал последнюю ниточку, что связывала… пусть Иони пропадет… Ему безразлично… злое, гнусное животное.

Она повернулась к Иолеку, охваченная безумием, глаза выкатились из орбит, дрожь сотрясала все ее тело, так что я поторопился подхватить ее, хотя всякая близость женского тела неприятна мне.

Но я опоздал.

Хава, сотрясаемая рыданиями, упала на циновку под ноги Иолеку:

— Пожалей ребенка, чудовище! Твоего ребенка! Убийца!

Господин Зеевальд тактично заметил:

— Вот моя визитная карточка. Вы всегда можете со мной связаться. Я подозреваю, что сейчас как раз время мне попрощаться.

— Не дайте ему уйти! Убийцы! Срулик, беги за ним вдогонку! Скорее беги, пообещай ему все, что они хотят, Эшкол поможет, все, что они хотят, отдай им, только пусть вернут ребенка! Срулик!

У Иолека сдавило горло, и он выдохнул шепотом:

— Только посмей! Я запрещаю тебе догонять его! Разве ты не видишь, что она душевнобольная? — И он обмяк в кресле.

Тем временем господин Зеевальд ускользнул. Немного поколебавшись, я выскочил вслед за ним. Мне удалось настичь его, когда он собирался сесть в свой роскошный автомобиль. Задержался адвокат с явной неохотой. Разъяснил мне холодно, что ему нечего добавить, да и не готов он видеть во мне партнера по переговорам.

— О переговорах и речи нет, господин мой, — сказал я, — но есть краткое сообщение. Будьте любезны, скажите господину Троцкому, что секретарь кибуца Гранот передает ему следующее — на тот случай, если Ионатан Лифшиц все-таки прибудет к нему. По нашему мнению, Ионатан волен делать все, что ему заблагорассудится, и отправляться туда, куда ему хочется. Мы его ничем не связываем. Но он обязан немедленно позвонить родителям. Если он решит не возвращаться, то обязан также дать свободу своей жене. Скажите еще господину Троцкому: если ему станет что-либо известно и он вознамерится скрыть это от нас либо попытается оказать давление на Ионатана или действовать какими-либо окольными путями, пусть знает, что кибуц будет воевать с ним. Скажите ему, что из этой схватки не он выйдет победителем. Прошу вас передать все это господину Троцкому с предельной точностью.

Не ожидая ответа и не обменявшись с ним рукопожатием, я поспешил вернуться в дом Иолека и Хавы Лифшиц.

С той недюжинной силой, которая обнаруживается в человеке в час несчастья, Хава сумела в одиночку перетащить Иолека на диван. И сразу кинулась за врачом. Лицо Иолека ужасно посинело. Руки он прижимал к груди. Клочки бумаги прилипли к его халату. Я предложил ему воды. Но страдания не ослабили дикую мощь его воли. Одними губами, почти беззвучно, он прошептал мне:

— Если ты пошел с ним на какую-то сделку, сильно об этом пожалеешь.

— Успокойся. Не было никакой сделки. И прекрати разговаривать. Сейчас тебе нельзя. Врач уже наверняка в пути. Не разговаривай.

— Сумасшедшая, — прохрипел он. — Все из-за нее. Из-за нее и Ионатан такой. Получился во всем на нее похожим.

— Замолчи, Иолек, — сказал я и сам удивился тому, что произнес нечто подобное.

Его боли усилились. Он стонал. Я держал его руку в своей. Впервые в жизни.

Но тут вошел доктор, а за ним медсестра Рахель и Хава.

Я снова отступил к окну. Был ранний вечерний час. На западе небо уже стало багровым и темно-синим. Веял ветерок. Бугенвиллея в саду казалась объятой пламенем. Тридцать девять лет тому назад Иолек представил меня группе пионеров-поселенцев, которую возглавлял. Назвал меня «культурным парнем». О выходцах из Германии он сказал в той же беседе, что «это отличный человеческий материал». Именно Иолек научил меня запрягать лошадь. Его голос оказался решающим на том кибуцном собрании, где принималось решении о покупке флейты для меня, и происходило это в те времена, когда в нашей среде к людям, проявлявшим склонность к искусству, относились с определенным предубеждением. Не раз и не два упрекал он меня за то, что не создаю семьи, и даже пытался сосватать мне какую-то вдову из соседнего кибуца. И вот теперь, впервые в жизни, я держу его за руку. Китайская сирень возле дома стала погружаться в темноту. На далеких холмах все еще лежал бледный свет. Откуда-то из глубины души поднималось и заливало меня чувство умиротворенности. Словно я стал другим. Словно сумел сыграть на флейте особенно трудный пассаж, тот, который вот уже много лет безуспешно пытался исполнить без погрешностей. Словно возникла во мне уверенность, что с этой минуты я смогу играть, не фальшивя и не прилагая особых усилий.