Уготован покой... - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 4

Все это Ионатан воспринимал с молчаливым спокойствием. А тем временем в лугах было убрано и сложено под навесы сено. Все поля были перепаханы — по ним прошли гусеничные трактора, волоча за собой тяжелые плуги. Приглушенный серый свет сменил бело-голубое сияние лета. Осень пришла и прошла. Дни стали короткими и тусклыми, а ночи бесконечными. Ионатан Лифшиц руководил сбором апельсинов на плантации, отдавая распоряжения своим негромким голосом. Другу своему Уди поручил он заниматься отправкой продукции.

И ждал…

Однажды Уди предложил, чтобы как-нибудь вечером, сидя за чашкой кофе, они просмотрели накладные и составили промежуточный отчет. Ионатан ответил, что ничего не горит, сбор урожая только начался и итоги подводить рановато.

— Прошу прощения, — сказал Уди, — но где это ты витаешь?

Однако Ионатан уперся:

— Время еще есть. Не горит.

Уди вскинул на него свои вечно красные, словно от слез или бессонницы, глаза и предложил — раз у Ионатана нет терпения всем этим заниматься — взять на себя заботу о промежуточных итогах, проверку счетов и накладных. У Ионатана глаза тоже слезились — из-за странной аллергии, которой он страдал. Он сказал:

— Пусть так. Хорошо.

— И не беспокойся, Иони, я буду держать тебя в курсе.

— Нет необходимости.

— Что значит — нет необходимости?

На это ответил ему Ионатан Лифшиц:

— Послушай, Уди. Ты хочешь быть здесь боссом, так будь боссом, сколько тебе вздумается. А у меня ничего не горит.

И вновь замкнулся он в молчании, надеясь на какой-то поворот, на какое-то событие, которое произойдет само по себе и оторвет его от семейной жизни. Но пасмурные дни и ночи походили друг на друга. И Римона всегда была похожа на саму себя. Разве что купила себе в Хайфе, в магазине на горе Кармель, новую пластинку, на конверте которой был изображен нагой черный воин, копьем убивающий антилопу. По-английски, буквами похожими на черные языки пламени, было написано на этом конверте: «Чары Чада».

Так Ионатан начал понимать, что его уход зависит только от него, он должен искать и найти те слова, которыми сможет сообщить Римоне: «Я решил оставить кибуц и тебя».

Он не любил слов и не полагался на них. Поэтому готовился к разговору тщательно, без спешки, предвидя и слезы, и упреки, и мольбы, и обвинения. Ионатан опробовал всё новые доводы, но чем больше он их перебирал, тем меньше находил их. Не нашел ни одного. Даже самого незначительного.

В конце концов остался у него единственный выход: просто сказать Римоне правду без каких-либо объяснений. Так будет легче и короче, все можно выразить одной фразой, вроде этой: «Я не могу все уступать и уступать до бесконечности». Или: «Для меня уже слишком поздно».

Но ведь Римона обязательно спросит: «Что для тебя поздно?» или «В чем ты не можешь уступать?» И как ей на это ответить… Возможно, она разразится слезами и закричит: «Иони, ты сошел с ума!» А ему придется бормотать: «Ну, всё, всё…» Или: «Ты уж прости меня, пожалуйста…» А она напустит на него родителей и все органы самоуправления кибуца.

Послушай, Римона. Этого не объяснить словами. Быть может, это нечто вроде твоих «чар Чада». К примеру. Я не имею в виду именно чары Чада. Нет-нет, никакого колдовства. Я имею в виду… Значит, так… Просто у меня нет выбора. Я уже, как говорится, прижат к стене. Понимаешь, я ухожу. У меня нет выбора.

В конце концов предпочел он отложить все на несколько дней, заранее представляя себе, как в один из вечеров выскажет все Римоне, как, подобно героям из фильмов, будет молчать, если начнет она упрекать его или причитать. Мысленно он каждый день повторял слова, которые собирался произнести.

А пока что, как подпольщик накануне восстания, вынужденный скрывать свои намерения, Ионатан тщательно исполнял все повседневные обязанности.

Поднимался он с первым лучом солнца, выходил в майке и трусах на веранду, облачался в рабочую одежду, сонно сражаясь со шнурками на ботинках, особенно ненавидя тот, с разинутым ртом, надевал старую, латаную куртку и спускался к навесу, под которым стояли машины. Если утром лил сильный дождь, Ионатан покрывал голову и плечи мешком и, отчаянно ругаясь, мчался к навесу. Там, на грязном бетонном полу, он успевал две-три минуты попрыгать на месте, прежде чем начинал готовить к работе свой серый «фергюсон», проверяя в нем все: горючее, масло, воду. И наконец, кашляя и скрипя, трактор двигался с места, чтобы отвезти на плантацию Уди и стайку девушек, сборщиц урожая. Эти девушки, толпящиеся перед началом работы вокруг расположенной на плантации будочки из жести, чтобы получить из рук Ионатана садовые ножницы, вызвали в воображении его какой-то полузабытый рассказ о девяти монахинях, которые, взбунтовавшись, отринули все запреты, об одинокой избушке в лесу и о человеке, сторожившем ее. Но утро было таким промозглым и холодным, что воображение его погасло, не успев разгореться. И они начали собирать апельсины, наполняя ими огромные ящики.

Время на плантации Ионатан проводил почти в полном молчании и лишь однажды, передавая Уди спортивную газету, обронил: «Ладно. Пусть будет так. В этом году ты будешь заниматься всеми счетами и отправкой продукции. Но все-таки держи меня в курсе дела».

После работы Ионатан возвращался в свою маленькую квартирку. Уже в четыре — начале пятого зимний свет угасал за тучами. Ионатан, приняв душ, переодевался в сухую теплую одежду, зажигал керосиновый обогреватель и, усевшись в кресло, просматривал газету. За окном было ветрено и сумеречно, когда после своей работы в прачечной возвращалась Римона и ставила на стол кофе с печеньем. Время от времени Ионатан устало обменивался с ней вопросами и ответами, при необходимости менял перегоревшую лампочку или чинил подтекающий кран в ванной. Случалось, он твердо решал про себя, что уйдет сразу же после того, как закончит пить кофе и вымоет чашки с блюдцами. Раввин Нахтигаль говорил по радио о возможных путях религиозного обновления и среди прочего произнес словосочетание «бесплодная пустыня». Той ночью, и наутро, и даже до полудня следующего дня Ионатан незаметно для себя повторял эти слова, будто обнаружил у них свойство успокаивать боль — чары пустыни. Пустыня Чада. Бесплодье Чада. Чары пустыни. Ты только дыши поглубже, скажи себе словами друга своего Уди: «Набери побольше воздуха и успокойся». До вечера среды ничего не горит.

Была у Ионатана серо-коричневая овчарка по имени Тия. В эти зимние вечера Тия, бывало, укладывалась возле обогревателя и дремала. Дни ее молодости давно миновали, и казалось, с каждой зимой все сильнее ныли ее кости. Шерсть ее поредела, а в двух местах на ней появились даже пролысины, словно на ветшающем ковре. Случалось, что Тия вдруг открывала оба глаза и смотрела на Ионатана Лифшица с нежностью и вроде бы с некоторым сомнением, так что он поневоле начинал моргать. Иногда она впивалась своими клыками в собственные бока или кончики лап, чтобы вытащить какого-нибудь мелкого паразита, сердито чесалась, затем вставала и отряхивалась так неистово, что начинало казаться, будто шкура ей великовата. Потом, опустив уши, пересекала она комнату, устало падала перед обогревателем, тяжело вздыхала, зажмуривала один глаз, и только хвост ее еще шевелился. Через какое-то мгновение замирал и хвост, закрывался второй глаз, возможно, она погружалась в сон.