Ноги Ланарка утонули в вереске, он споткнулся и упал во тьму. Что-то душило его, он сопротивлялся, но потом понял, что это одеяла, и сел.
Он находился в квадратной комнате с бетонным полом и стенами, отделанными плиткой, как в общественном туалете. Комната казалась большой — вероятно, потому, что в ней не было ничего, кроме унитаза в углу, без стульчака и без ручки, чтобы спускать воду. Ланарк лежал в противоположном углу, на небольшом помосте, покрытом красным линолеумом. Дверь была металлическая, и Ланарк знал, что она заперта. Голова болела, немытое тело чесалось; Ланарк не сомневался: произошло что-то ужасное. Он подобрал одеяла и, покусывая сустав большого пальца, попытался думать. Чувствовал он в первую очередь грязь, беспорядок и утрату. Что-то или кого-то он потерял: секретный документ, родственников или самоуважение. Прошлое представлялось путаницей не связанных между собой воспоминаний, подобных куче старых фотографий. Чтобы их рассортировать, он принялся вспоминать свою жизнь с самого начала.
Сперва он был ребенком, потом школьником, потом умерла его мать. Он стал студентом, попытался заниматься живописью, тяжело заболел. Некоторое время он околачивался по кафе, далее устроился работать в институт. Спутался там с женщиной, потерял работу, поселился в каком-то плохо управляемом месте, где родился его сын. Женщина и ребенок от него ушли, и по не очень понятной причине он был послан с какой-то миссией на какую-то ассамблею. Вначале это было трудно, потом легко, потому что он внезапно оказался известным человеком с важными бумагами в портфеле. Его любили женщины. Ему был дарован неожиданный отпуск с Сэнди, затем что-то холодное кольнуло его в щеку…
Мысли его отпрянули от этого воспоминания, как пальцы от раскаленного металла, но он вернул их обратно, и постепенно в его мозгу возникли недавние, более гнетущие картины.
Глава 42
Катастрофа
По темному небу стремительно неслись облака. Не видя ничего, кроме немногих скал, разбросанных там и сям, старых костей и кучки перьев под ногами, он огляделся и позвал: «Сэнди?» — но на вересковой пустоши не было больше никого, а на западе таяли в облаках два-три закатных луча. Он пустился бежать по вереску с криком «Александр!», споткнулся и упал во тьму. Что-то душило его, он боролся, потом понял, что это стеганое пуховое одеяло, откинул его и сел.
Он лежал в постели в темной комнате, чувствуя головную боль и невыносимую утрату. Что привели его сюда друзья, он не сомневался, но кто они были? Куда они ушли? Он нащупал выключатель ночника и щелкнул им. Комната оказалась дортуаром, где у каждой стены стояло по две кровати, между ними — туалетные столики с дамской косметикой. На стенах висели цветные постеры с певцами и лозунги вроде такого: ЕСЛИ ВЫ ПАРАНОИК, ЭТО ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ПРОТИВ ВАС НЕ ПЛЕТЕТСЯ ЗАГОВОР. Его одежда была разбросана по полу. Он застонал, потер себе виски, встал и быстро оделся. Сомнений не было: недавно произошло что-то очень хорошее. Это приключение не было любовью, но оставило его готовым для любви. Восторг раскрыл его, подготовил для кого-то, кого здесь не было. Его мучила невозможность обнять кого-то и шептать ласковые слова, ощущая ответные объятия и слыша слова любви. Он вышел из комнаты и поспешил по коридору туда, где слышались за дверью музыка и голоса. Ланарк толкнул дверь и остановился, мигая на ярком свету. Голоса стихли, потом кто-то выкрикнул: «Смотрите! Он возвращается!» — и загремел раскатистый смех.
Народу в галерее было меньше, чем в прошлый раз. Гости по преимуществу лежали на подушках в нижнем этаже, и Ланарк спешил мимо них, поглядывая направо и налево. Ему вспомнился тонкогубый улыбающийся ротик в просвете темных волос, и он, заметив чей-то смеющийся рот и темные волосы, крикнул:
— Это ты? Ты была со мной?
— Когда?
— В спальне?
— Нет-нет, не я! Может быть, Хельга? Женщина, которая танцует вот там?
Ланарк бросился на танцплощадку с криком:
— Ты Хельга? Ты была со мной в спальне?
— Сэр, — произнес Тимон Кодак, танцевавший с женщиной, — эта леди — моя супруга.
Смех доносился со всех сторон, хотя на площадке танцевала лишь одна пара и играл только один саксофонист. Прочие оркестранты сидели вместе с девушками на разбросанных там и сям подушках, и внезапно Ланарк очень отчетливо увидел Либби. Она прижималась к ударнику, мужчине средних лет в роговых очках. Ее изящно-пухлое юное тело льнуло к нему, дрожа мелкой дрожью, плечо она норовила втиснуть ему под мышку, грудью касалась его бока. Ланарк поспешил к ней:
— Либби, пожалуйста, это была… это были вы?
— Не-ет! — протянула она с гримасой отвращения. — Нет, конечно.
— Все это ускользает от меня, — всхлипнул Ланарк, закрывая глаза. — Ускользает в прошлое, дальше и дальше. Так было замечательно, а теперь обратилось в издевку.
Кто-то схватил его за локоть, и чей-то голос произнес:
— Возьмите себя в руки.
— Не бросайте. — Ланарк открыл глаза.
Перед ним стоял худой моложавый человечек, стриженный ежиком, в черном свитере, слаксах и парусиновых туфлях. Человечек сказал:
— На вас все смотрят. Я знаю, что вам нужно. Идемте со мной.
Ланарк покорно последовал за ним на верхний этаж, где было совершенно пусто.
— Кто вы? — спросил он.
— Подумайте немного.
В голосе слышались знакомые ноты. Присмотревшись, Ланарк различил небольшие, но глубокие морщинки в уголках глаз и рта, выдававшие, что это гладкое, бледное, ироничное лицо принадлежало человеку отнюдь не молодому.
— Глопи? Не может быть.
— Почему не может?
— Глопи, вы переменились. К лучшему.
— Не могу сказать то же самое о вас.
— Глопи, я одинок. Потерян и одинок.
— Я помогу вам. Посидите здесь.
Ланарк сел за столик. Глопи отошел к ближайшему бару и вернулся с высоким стаканом.
— Вот. «Радуга», — сказал он.
Отпив, Ланарк отозвался:
— Я думал, Глопи, вы работаете лифтом.
— Не годится надолго застревать на одном месте. Чего вы хотите? Секса, так?
— Нет-нет, не совсем, чего-нибудь спокойней и обычней.
Глопи насупился и забарабанил пальцами по столешнице.
— Нужно сформулировать яснее. Подумайте. Мужчина или женщина? Возраст? Позиция?
— Мне хотелось бы женщину давно знакомую, которой я нравился прежде и нравлюсь теперь. Чтобы она приняла меня в свои объятия запросто, мимоходом, словно ей это ничего не стоит. Вначале я покажусь ей холодным и бесчувственным, ведь я так долго жил один, но пусть ее это не отпугнет. Мы спокойно проспим бок о бок всю ночь, потом я перестану ее бояться, к утру приду в боевое состояние и разбужу ее, она меня приласкает, и мы займемся любовью без нервов и суеты. Целый день мы проведем в постели: еда, чтение, блаженные объятия, когда вздумается — любовь, и не будем друг другу докучать.