— Не стоит так уж доверять твоим друзьям из совета, — серьезно отозвался Сладден. — Мы расчистили шоссе, к нам опять двинулись грузовики с продовольствием. И даже если Уилкинс говорил правду, ты забываешь о различии во временной шкале. Здесь не был введен децимальный календарь, и то, что совет называет днями, у нас может растянуться в месяцы, если не в годы. И еще, вспомни: Александр родился здесь. У тебя есть паспорт совета. У него нет.
— Кто такой Александр?
Сладден указал на коляску. Рима пояснила:
— Ритчи-Смоллет его окрестил.
Ланарк, подпрыгнув, взревел:
— Окрестил?
Александр расплакался.
— У-тю-тю, — забормотала Рима, осторожно раскачивая коляску за ручку. — У-тю-тю.
— Почему Александр? — яростно зашептал Ланарк. — Почему было не подождать меня? Что за спешка? Пожар?
— Не дождались… Почему ты не пришел, когда тебя звали?
— Не звали вы меня!
— Звали. Джек заходил, когда ты буянил в башне, кричал тебе снизу, но ты не соизволил сойти.
— Я не знал, что это Джек, — смутился Ланарк.
— Напился? — спросила Рима.
— Разумеется нет. Ты ведь никогда не видела меня пьяным.
— Может, и так, но ты частенько ведешь себя не лучше пьяного. И Ритчи-Смоллет сказал, что из кухни исчезла бутылка хереса для готовки.
— Я ухожу, — хихикнул Сладден. — Не хочу быть третьим лишним при ссоре любовников. Увидимся позже.
— Спасибо, — кивнул Ланарк. — Мы сами разберемся.
Пожав плечами, Сладден вышел. Александр постепенно заснул.
Рима, поджав губы, усиленно работала спицами. Ланарк лег на кровать, положил руки под голову и проговорил хмуро:
— Я вовсе не хотел уходить. И мне не пришло в голову, что я отсутствую слишком долго.
— Тебя не было часами — целую вечность, как мне показалось. Ты не ощущаешь времени. Совсем.
— Александр неплохое имя. Можно сократить до Алекс. Или Сэнди.
— Его имя Александр.
— Что ты вяжешь?
— Одежду. Детям нужна одежда, ты не замечал? Нельзя же вечно жить за счет Ритчи-Смоллета.
— Если Сладден прав насчет календарей, — задумчиво пробормотал Ланарк, — мы здесь пробудем долго. Придется мне поискать себе работу.
— Вижу, ты снова собрался оставить меня в одиночестве. Зачем ты звонил в колокол? Может, все же был пьян?
— Я звонил, оттого что был счастлив. Почему ты на меня наскакиваешь?
— Чтобы защитить себя.
— Прости, что накричал на тебя, Рима. Я был поражен и рассердился. Рад, что я опять с тобой.
— Да, тебя вполне устраивает жизнь в коробке, ты ведь можешь сбежать в башню или на заседание комитета — куда тебе вздумается. А я когда получу хоть немного свободы?
— Когда только захочешь.
— А ты останешься здесь и присмотришь за Алексом?
— Конечно. Так будет по-честному.
Рима вздохнула, улыбнулась и скатала вязанье. Она быстро поцеловала Ланарка в лоб, потом подошла к комоду и стала смотреться в зеркало.
— Ты уже уходишь?
— Да. Ланарк. Мне очень нужно развеяться.
Рима накрасила себе губы помадой.
Ланарк спросил:
— Кто тебе это дал?
— Фрэнки. Мы пойдем потанцуем. И пусть нас закадрят двое молоденьких-премолоденьких мальчиков. Ты ведь не против.
— Нет, если дело ограничится танцами.
— Мы собираемся с ними пококетничать. Пусть полезут на стенку от желания. Женщинам средних лет иногда требуется, чтобы кто-нибудь из-за них полез на стенку.
— Ты не женщина средних лет.
— В любом случае уже не девочка. Когда проснется Алекс, поменяй ему подгузник — в верхнем ящике комода есть чистый. Грязный положи в пластиковый мешок под кроватью. Если заплачет, подогрей на кухне немного молока — но смотри, чтобы не было слишком горячим. Попробуй пальцем.
— Разве ты не кормишь его грудью?
— Кормлю, но он должен научиться пить как все нормальные люди. Впрочем, я, наверное, вернусь раньше, чем он проснется. Как я выгляжу?
Она встала в позу, прижав ладони к бедрам.
— Молоденькая, свеженькая. И очень красивая.
Нежно поцеловав Ланарка, Рима ушла. Скучая по ней, он лег обратно в постель и заснул.
Разбуженный криком Александра, Ланарк поменял ему подгузник и отнес ребенка в кухню. За столом сидели и закусывали Джек и Фрэнки. Фрэнки сказала:
— Привет, человек-порох. Как Рима?
Ланарк удивленно уставился на нее и залился краской. Он пробормотал:
— Пошла прогуляться. Ребенку нужно молоко.
— Я приготовлю ему бутылочку.
Ланарк стал мерить шагами кухню, бормоча какую-то бессмыслицу Александру, потому что почувствовал в груди странную пугающую боль и не хотел общаться с взрослыми. Фрэнки протянула ему теплую бутылочку с соской, завернутой в белую салфетку. Выдавив из себя несколько слов благодарности, Ланарк вернулся в свой отсек. Он сел на кровать и поднес соску к губам Александра, но тот отвернулся и заверещал:
— НененененеМамамамам!
— Она скоро вернется, Сэнди.
— НененененененененененеМамамамамамамамамам!
Александр не умолкал, и Ланарк стал ходить с ним по комнате. Ему казалось, что он несет карлика, который молотит его по голове палкой, отнять палку невозможно, выпустить карлика из рук — тоже. В соседних отсеках начали стучать в стенки, наконец вошел мужчина и сказал:
— Слушай, Джимми, кое-кто здесь не прочь заснуть.
— Ничего не могу сделать, и зовут меня не Джимми.
Посетитель был высокого роста, лысый, щеки у него заросли седой щетиной, из верхних зубов сохранился всего один, почерневший, на плечи был наброшен грязный серый плащ. Немного поизучав Ланарка, он вытянул из кармана коричневую бутылку.
— От молока толку ноль. Дай ему глоток вот этого — уснет как миленький.
— Нет.
— Тогда сам хлебни.
— Нет.
Посетитель со вздохом сел на стул и предложил:
— Поведай мне о своих печалях.
— У меня нет печалей! — рявкнул Ланарк, изнывающий и неспособный думать.
— Мамамамамамамамамам! — орал Александр.
— Если дело в женщине, — продолжал посетитель, — тут я могу дать совет, ведь я однажды был женат. Что вытворяла моя жена — о том лучше помолчать при малютке. Знаешь, женщины не такие, как мы. Они на семьдесят пять процентов состоят из воды. Можешь почитать об этом у Павлова.