Кровь в их жилах побежала быстрее. В руках почти не было напряжения, туман согрелся, словно сквозь него начали проникать солнечные лучи, слух ласкали приятные звуки: песня раннего жаворонка в небесах, затем воркование голубей и мерный стук, как если бы дождь хлестал по лесной листве. Однажды до них донеслось такое громкое журчание и скрип весел, что Ланарк направил фонарь на обочину, ожидая увидеть берег широкой реки, однако, хотя плеск воды усилился, вокруг был один песок. Далее послышались шаги и голоса невидимых пешеходов, шедших в обратную сторону. Пешеходы следовали группами по двое-трое, ведя тихий, неразборчивый разговор, только одна пара вроде бы спорила.
«…Форма жизни, как мы с тобой».
«…Здесь папоротники и трава…»
«Что особенного в траве?»
Когда Ланарк с Римой проходили сквозь невидимую толпу неумолчно щебетавших детишек, им в лицо брызнули настоящие капли дождя, туман окрасился в золото и испарился. По волнистой песчаной местности бежала к горе на горизонте совершенно ровная дорога, местами заключенная между высоких обочин. По холмам предгорья (дождь как бы присыпал его серебряным порошком) были разбросаны крохотные фермы, поля и леса; меж снежными пиками, составлявшими вершину горы, плавали, опускаясь, облака, а над всем этим царила радуга — разноцветная арка в три четверти круга, мягко сиявшая на сияющем небе. Улыбнувшись Ланарку, Рима ухватила его за обе руки:
— Ты хорошо сделал, что увел меня из той дыры. Иногда ты бываешь очень даже неглупым.
Поцеловавшись, они пошли дальше. Спустился туман, и странности земного притяжения на дороге заставили их снова взяться за руки. И снова они облегчили себе усилия, пройдя этот отрезок в полузабытьи. Наконец Рима произнесла:
— Мы уже почти пришли.
Рывком пробудившись, Ланарк увидел перед собой высокую каменную стену. Он включил фонарь, и в потоке света перед ним предстала железная дверь с надписью:
АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД 3124
ХОДА НЕТ
Рима села, прислонившись спиной к двери, и сложила руки. Ланарк созерцал надпись, стараясь не верить собственным глазам. Рима попросила:
— Дай мне чего-нибудь поесть.
— Но… но… но этого не может быть! Не может быть!
— Ты обогнул те колесницы, и мы вернулись той же дорогой.
— Это точно другая дверь. На ней больше ржавчины.
— Номер тот же. Дай мне рюкзак.
— Манро говорил, что дорога ясно размечена!
— Ты что, оглох? Я умираю с голоду! Дай же мне, черт возьми, рюкзак!
Ланарк сел и положил рюкзак между собой и Римой. Она открыла его и принялась за еду. По щекам ее катились слезы. Ланарк обнял ее за плечо, но она стряхнула его руку, и он тоже начал жевать. В зоне он не испытывал пока ни особого голода, ни жажды; еда показалась ему безвкусной, и он сложил ее обратно в рюкзак, но Рима бешено работала челюстями, словно это была своеобразная форма мести. Она поглощала финики, инжир, говядину, толокно и шоколад и все это время не переставала плакать. Не сводя с нее испуганного взгляда, Ланарк робко произнес:
— Ты съела уже больше половины припасов.
— Ну?
— А ведь у нас впереди долгое путешествие.
Откликнувшись то ли стоном, то ли смешком, Рима доела все остальное, откупорила фляжку с бренди, сделала два больших глотка и, пошатываясь, удалилась в туман. Сквозь муть Ланарк различил, как она опустилась на колени у дороги, и услышал, что ее рвет. Вернулась она бледная, положила голову Ланарку на колени и тут же заснула.
Вначале Ланарку было приятно ощущать на коленях груз. Глядя на ее лицо, похожее во сне на личико ребенка, он преисполнился чувством превосходства, с примесью нежности и печали — как бывает обычно, когда смотришь на спящего. Но сидеть было жестко и неудобно, и Ланарк начал тяготиться своей позой. Мысли его были заняты дорогой, тем, куда бы с нее свернуть. Неподвижность требовала усилий, мышцы болели. Наконец он коснулся губами век Римы.
— В чем дело? — спросила она, открыв глаза.
— Рима, нам пора.
Она выпрямилась и убрала назад волосы.
— Если ты не против, я лучше останусь и подожду тебя здесь.
— Не исключено, что ждать придется долго. Я отказываюсь умирать у дверей заведения, где наломал дров.
— Наломал дров? Наломал дров? В жизни не слышала такого бреда.
Не зная, как ее успокоить, он ляпнул наобум:
— Я тебя люблю.
— Заткнись!
Его гнев вырвался наружу.
— Мне нравится, как в трудных обстоятельствах ты разом отбрасываешь прочь и мужество, и рассудок.
— Заткнись! Заткнись!
— Раз уж мы решили, что держать себя в руках не обязательно, дай мне, пожалуйста, бренди.
— Нет, бренди нужно мне.
Ланарк поднялся на ноги:
— Ну как, ты идешь?
Рима скрестила руки на груди. Он резко бросил:
— Если тебе нужна аптечка, можешь взять в рюкзаке.
Рима не пошевелилась. Он униженно взмолился:
— Пойдем, пожалуйста.
Рима не пошевелилась.
— Если погромче постучаться, кто-нибудь, может, откроет.
Рима не пошевелилась. Ланарк положил рядом с нею фонарь, пробормотал: «Прощай!» — и пошагал прочь. Вприпрыжку спускаясь с первого холма, он ощутил толчок в спину. Обернулся и увидел Риму, запыхавшуюся, всю в слезах.
— Ты хотел меня бросить! Бросить одну в тумане!
— Я думал, ты этого хочешь.
— Ты тупой негодяй.
Ланарк проговорил неловко:
— Ну ладно, давай руку.
Они взялись за руки, и Ланарк тут же обессилел. Все тело у него болело. Он не мог даже хорошенько сжать пальцы Римы. Рима сама держала его за руку и вела вперед. Ему было неприятно ее касаться. Хотелось лечь и заснуть. Стараясь выдать свою нетвердую походку за небрежную, он думал злобно: «Скоро она устанет меня тащить», но Рима преодолела большое расстояние без единой жалобы. Наконец, настроившись беспечно, он сделал вид, что напевает себе под нос. Остановившись, Рима вскричала:
— Давай же помиримся, Ланарк! Пожалуйста, пожалуйста, ну почему бы нам не помириться?
— Я слишком устал, чтобы мириться. Спать хочу.
Всмотревшись в его лицо, она расслабилась и просияла.
— Я думала, ты меня ненавидишь и хочешь от меня отделаться.
— Так оно и было — тогда.
— Давай сядем. Я тоже устала, — проговорила Рима весело и села на дорогу.
Ланарк предпочел бы песчаную обочину, но слишком устал, чтобы возражать. Он лег рядом с Римой. Она погладила его по волосам, и он почти уже погрузился в сон, но, почувствовав что-то странное, сел.