Получается, Хизлоп сумел изваять из меня мужчину в соответствии со своими представлениями, ведь с того самого дня я больше ни разу в жизни не плакал. Хотя нет, вру. Однажды у меня появились ровно две слезинки – по одной в каждом глазу, – когда я сидел в 1977 году перед телевизором и наблюдал победу шотландцев над чехами, которая означала, что мы победили в чемпионате мира. Я никогда не был на футбольном матче, но когда шотландские болельщики заулюлюкали и запели «Цветущую Шотландию», ненавижу эту песню (лучше бы они запели «Кто честной бедности своей» – мы, конечно, не живем этими чувствами, но стоило бы), так вот, когда шотландские болельщики начали горланить этот дешевый шовинистический гимн, глаза мои вдруг обдало жаром и в них появились две крокодильи слезы. Но по щекам они не потекли. Я просто не дал им вытечь из глаз. Я тихо захихикал, как Хизлоп над своими шуточками, откинул голову назад и сидел так, пока слезы не высохли.
«Господь наказывает тех, кого любит» – говорит старая кровожадная Библия. Господь, быть может, действительно так поступает, но здравомыслящие люди так не делают. Никто не бьет тех, кого любит, разве что под действием крайнего беспокойства или дурного примера. Зная это, я могу спокойно вернуться теперь к Роскошной, которую Чарли насилует в задницу. Поскольку никакой виски на свете не может вернуть мне светлых воспоминаний, не остается ничего, как вновь обратиться к фантазиям, удерживая их под своим контролем. С другой стороны, хочется на какое-то время оставить в покое Чарли и Роскошную и начать сначала. Прощай, школа, – и надеюсь навсегда.
Глава 6
«Пойманные в колючую проволоку»: под открытым небом идет фильм, в котором Жанин и Хельга встречают омерзительного маленького мальчика и большого гадкого мужика, которые вовсе не похожи на меня и моего отца, честного социалиста-табельщика.
6. Звучат жизнерадостные мелодичные звуки фортепьяно. Пара крепких рук с ярко-красными ногтями держат руль плавно движущегося автомобиля. Впереди изгибается залитое солнцем шоссе. На обочине дороги стоят автостопщики с пластиковыми табличками, на которых указан пункт назначения. Автомобиль замедляет ход, минует двух бородатых мужчин, которым нужно в Лос-Анджелес, юношу и девушку, печально ожидающих попутки до Чикаго, двух барышень, направляющихся в Нью-Йорк, и останавливается рядом с одиноко стоящей девушкой в коротких, коротких, коротких белых шортах и зеленой рубашке, расстегнутой почти до пупка. В руках у нее табличка «Куда-нибудь». Копна черных волос тяжело ниспадает на плечи. Это Жанин, но улыбается она куда ослепительнее, чем когда-то в машине Макса. На ней белые сандалии, никаких чулок, за спиной рюкзак. Когда она наклоняется, чтобы залезть в машину, я вижу ее белый зад, исчезающий под крышей красного двухместного кабриолета, вижу, как машина быстро набирает скорость и растворяется в перспективе шоссе. Мне стоило бы стать режиссером. Я умею очень точно вообразить все, что хочу.
Тяжелый звон литавр смешивается с жизнерадостными звуками фортепьяно. Руки, хорошо различимые сквозь лобовое стекло, принадлежат Хельге – высокой, стройной, красивой блондинке нордического типа с широкими скулами и узкими голубыми глазами. Жанин что-то страстно рассказывает ей, жестикулируя и часто кивая, отчего тяжелый черный локон покачивается над ее левым глазом. Хельга ведет машину быстро, но аккуратно, она проявляет сдержанное внимание к попутчице, изредка бросая на нее короткие взгляды и загадочно улыбаясь.
Шумная магистраль. Красный кабриолет сворачивает с нее на тихую боковую дорогу. По одной стороне ее тянется высокая изгородь, отделяющая дорогу от густого леса. Автомобиль проезжает мимо широко раскрытых ворот (но не въезжает в них). Он замедляет ход и останавливается на травке у обочины. Музыка замолкает.
Слышен пересвист птиц и шум ветра в высоких деревьях. Через открытые ворота я вижу, как две женщины выходят из машины, слышу два мягких щелчка захлопнувшихся дверей. Они огибают машину сзади, подходят друг к другу и целуются. Потом, взявшись за руки, идут вдоль ограды в мою сторону – высокая, стройная, красивая блондинка и маленькая, пышная, очаровательная брюнетка. На Жанин надеты вовсе не шорты, дурацкая была идея, на ней длинная свободная черная юбка, сквозной разрез на кнопках расстегнут до половины. Юбка развевается на ветру, как и волосы Жанин. Женщины приближаются к воротам, и я вижу, что на лицах у них застыло мечтательное выражение, губы приоткрыты. Они так смущены и возбуждены, что не в силах посмотреть друг на друга. Редкое удовольствие видеть их с такого близкого расстояния – рука в руке останавливаются они перед воротами, вглядываясь в густые заросли. Перед ними ухабистая тропинка, которая, петляя, исчезает в глубине леса. Хельга делает первый шаг. Она ведет Жанин через тропинку, под тяжелые от листьев ветви, нависающие над ее краями. Женщины углубляются в шумящую на ветру буйную зелень деревьев, пронизанную ярким солнечным светом, и кажется, что они растворяются в густом тумане. Я уже не вижу их, но мой мысленный взор продолжает следить за ними, медленно поднимаясь вверх, а когда я достигаю верхней планки ворот и те вдруг захлопываются, я уже не могу разглядеть, кто толкнул их. Я слышу щелчок замка, скрежет поворачивающегося ключа. Вдоль колючей проволоки над воротами (сквозь которые я продолжаю видеть чащу, где исчезли женщины) появляются слова: «ПОЙМАННЫЕ В КОЛЮЧУЮ ПРОВОЛОКУ: Суперсука продакшн».
Так. С этого момента я смогу подавлять собственную похоть, сохраняя око воображения холодным, словно линза киноаппарата, а слух – сдержанным и отстраненным, как маленький микрофон. Глаз и ухо движутся среди слов и проводов. Они пересекают тропинку и тайком проникают за один полог листьев, потом за другой. Вдали чирикает птица. Я слышу шепот, затем блаженные стоны. Я забыл вообразить, во что одета Хельга. Неужели слабеет мой интерес к женской одежде как средству сексуального стимулирования? Не дай бог. На Хельге должны быть узкие джинсы – как у того мальчика с катапультой. Раздается еще один сладостный стон. Последний слой листьев пройден. Я смотрю на полянку, где Жанин лежит, окруженная облаком своих черных волос. Пряди их беспорядочно разбросаны по блаженно прикрытым векам, сладостно стонущим губам, упругим грудям, вывалившимся из расстегнутой блузки. Это такая свободная блузка с несколькими большими белыми пуговицами. Черная бархатная юбка, окутывающая ее пышные бедра, застегнута на такие же пуговицы, и сейчас сильная рука Хельги ловко расстегивает их и ласково проскальзывает между раздвинутыми бедрами Жанин, пальцы ее мягко исследуют влажную потаенную долину, а язык Хельги тем временем раздвигает черные волосы, добираясь до маленького ушка Жанин. Хельга легонько покусывает ей мочку уха и шепчет:
– Ни лифчика, ни трусиков. Ах ты, маленький бесенок, ты явно этого хотела.
– М-м… Я не ожидала, что мне так скоро повезет. Не останавливайся.
– А ты не хочешь меня раздеть? – спрашивает Хельга, одежда которой тесна в тех местах, где у Жанин одежда свободная (если не считать больших карманов на грудях и ягодицах), а на ногах у нее ковбойские ботинки, тогда как Жанин уже сбросила свои сандалии. Жанин шепчет в ответ: