– Совершенно не обязательно пороть всю эту чушь. Ты мне и без того нравишься. На мой взгляд, у тебя тоже великолепная внешность.
Бывают ли на свете такие прямые и открытые женщины?
Возможно, но только не в Британии. И не в Шотландии. Мы здесь все скромные и фригидные.
Могу ли я ошибаться?
Да. Тактичный, уверенный в себе, привлекательный мужчина может пробудить в женщине открытость, независимо от того, откуда она родом. Мужественность стимулирует мужество. Все это мне однажды объяснил мой хороший друг. Родители и учителя в этой чертовой стране учат трусости, сгоняя нас в безопасные стойла, устланные чистой соломой. Если бы у меня был умный сын, я бы пришел в ужас, обнаружив в нем хоть толику мужества, особенно в сочетании с честностью. В наши дни люди, облеченные властью, не хотят видеть вокруг себя умных, смелых и честных людей, они предпочитают устанавливать системы безопасности. Я умный, но трусливый и лживый, как и все мы, и я никогда не сидел без работы. И моя Роскошная, эта любительница приключений, курит, с удовольствием вспоминая, как она познакомилась с Чарли, и не обращает особого внимания на припарковавшуюся рядом машину, особенно разглядев, что машина полицейская.
Сзади останавливается полицейская машина. Из нее выходят двое и направляются к ее машине, держа руки на кобурах (это Америка). (Но это мог бы быть и Ольстер.) Один из них говорит:
– Жанин Кристал!
– Это не мое имя.
– Выходи, Жанин. И держи руки на виду.
– Это какое-то недоразумение, – резко говорит она, но все же открывает дверь и выходит из машины. Она озадачена, но не встревожена. Макс – полицейский. Если она назовет его имя и даст телефонный номер, они позвонят ему и отпустят ее. Но это испортит все выходные. Как она объяснит Максу, что задержали ее на дороге, ведущей совсем не к дому матери? Белый свет фонарика бьет ее по лицу. Ослепленная, она чувствует, как что-то холодное сжимает ее запястье, другое запястье выкручивают за спину, на нем тоже защелкивается холодный браслет, и вот уже руки ее крепко сцеплены за спиной. «Легавые! Животные!» – шипит она, а свет фонарика ползет ниже, ощупывая ее тело, ее обнаженные груди под тугим шелком, нет, под тугим атласом. Пусть у нее к тому же будет длинный красный пояс из тех, что оборачивают вокруг талии, так чтобы конец можно было свободно обернуть еще раз. Вторая петля лежит, как украшение, на холмике ее живота, удобно устроившегося в белой джинсовой ткани, и почему только женские животики считаются менее эротичными по сравнению с ягодицами и т. п.? Субтильные рекламные модели призывают женщин иметь плоские животы. Это действительно симпатично, если речь идет о мужчине, мне бы тоже хотелось иметь плоский живот, но женщина с плоским животом? Тьфу. Самую очаровательную линию из всех, что мне доводилось видеть в жизни, представлял собой профиль живота у этой не-помню-как-ее-зовут – эта линия резко изгибалась от пупка вниз и стремительно уходила к ох, я никогда больше не смогу туда попасть, никогда, никогда, никогда больше. Проникновение туда было приятнейшим возвращением домой, поэтому я никогда больше не смогу вернуться домой. Однако как там дела у Роскошной, в какой позе она стоит, например? Разумеется, широко расставив ноги, причем опираясь, главным образом, на правую ногу. Джинсы на ней короткие, и щиколотки открыты, на одной из них она носит пару серебряных браслетов. На ней золотистые, нет, серебристые босоножки с открытым верхом, так что видны ногти на ногах, выкрашенные в вишнево-красный цвет. А что с ее лицом? На лице удивление и ярость одновременно, опять она похожа на Джейн Рассел, никак не могу забыть мою Джейн, но… ах да! Я вдруг сообразил, что у нее новые сережки. В каждой мочке у нее по четыре тонких серебряных кольца разных размеров, самое большое – семь дюймов в диаметре, самое маленькое – полтора. Вот такой она мне нравится.
Такой она мне нравится, и мне хотелось бы продолжать придумывать ситуации, в которых я обладаю ею, не вынуждая ее при этом оказываться во все более сложных и запутанных обстоятельствах. Хочу возбудиться, не вспоминая ни о каких реальных занятиях любовью. Зонтаг, например, умеет себя возбудить именно так. Она мне рассказывала, как она мастурбирует, лаская себя и вспоминая приятные подробности встреч со своим бывшим любовником. Но мое прошлое – это яма, полная сплошных огорчений. Несколько приятных воспоминаний о любви с реальными женщинами неизменно вызывают у меня ощущение досады и злости от того, что я их потерял, поэтому пусть полисмен с фонариком, хихикнув, произносит:
– А может, она что-нибудь прячет?
Другой говорит:
– Проверить?
– Ага, проверь-ка.
Роскошная извивается, выкрикивает проклятия и плюется, но сильные пальцы медленно проникают в кармашки на ее заднице и на груди – такие тесные, что в них едва ли хватило бы места даже для кредитной карты. Интересно, это возбуждает ее соски? Сомневаюсь. В порнографической литературе соски эрегируют где угодно и когда угодно от малейшего прикосновения, но я что-то не припоминаю, чтобы соски имели значение в моих собственных занятиях любовью, даже с этой не-помню-как-ее-зовут тем чудным летом, когда мы были так много заняты друг другом и так счастливы. Погодите-ка. Разве что у издательницы, да, хоть она и не была толстушкой, груди у нее были такие полные, что соски утопали в них, и найти их удавалось далеко не сразу, они были подобны двум затерявшимся островкам, верхушки которых медленно всплывали в мягком округлом океане. Когда они были отысканы и изредка (не постоянно) испытывали легкие прикосновения, то непременно увеличивались и твердели. Представим себе, что Роскошная так плохо знает свое тело, что испытывает настоящий ужас, обнаружив, что соски ее приятно напряглись от прикосновений полисмена. Она замолкает и холодно произносит:
– Вы этого добивались, применяя силу?
– Ну что вы, сударыня, это всего лишь один из непредвиденных приятных моментов.
Он отпускает ее, идет к машине и заглядывает внутрь. Другой полисмен говорит в переносную рацию: «Мы нашли ту самую машину, и женщина тоже похожа. Одежда не очень совпадает с описанием, но она, разумеется, могла переодеться».
– Эй, гляди! – кричит первый, размахивая лифчиком. – Это я нашел на переднем сиденье.
– Все, порядок. Мы ее берем, – говорит второй в переносную рацию. «Переносная рация» звучит очень старомодно, должно быть, у этой штуки какое-то современное название, но я его не помню. Сбит с толку.
Роскошную вталкивают на заднее сиденье ее собственной машины, за рулем сидит полицейский, который ее обыскивал. Она несколько раз повторяет: «Это недоразумение», однако не получает никакого ответа. Она решает, что скажет им про Макса, когда придумает правдоподобное объяснение, как она оказалась там, где ее арестовали. А может быть, ошибка выяснится сама собой в полицейском участке. Или ей стоит позвонить оттуда Чарли, чтоб он приехал и сказал, что она никакая не Жанин? В участке ее никто знать не может, Макс никогда ее не знакомил со своими коллегами. А соски ее тем временем дрожат от смущения при мысли о том, что их, может быть, будут трогать еще многие незнакомые полицейские. Возможно ли это? Не знаю, надеюсь, что да. Эти мысли так захватили Роскошную, что, когда автомобиль остановился и ее повели в какую-то дверь, она даже не обращает внимания, что ни на здании, ни на двери нет никаких отличительных знаков полицейского участка.