Лунный камень мадам Ленорман - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 59

– Заткните ее, – пробормотал гаденыш перед тем, как потерять сознание.

Призраков не существует.

Машка вздохнула, не зная, радоваться ей или печалиться.

Не существует. Зато существуют мальчишки с поганым характером и неограниченными финансами, которым создание призрака кажется замечательной шуткой. И ведь он не раскаивался ни на минуту, но…

Злиться на него не выходило.

Григория уложили на диване, и Мефодий, разодрав черную рубашку, прижался ухом к груди. Софья Ильинична вилась над сыном, заламывая руки. Она то и дело открывала рот, но встречала взгляд Мефодия, и крик умирал нерожденным.

– Плохо, – как-то по-детски пожаловался Григорий, очнувшись. – Сердце бухает. И голова кружится… мерзко… кружится…

– Потерпи, скоро появится врач. – Мефодий вытащил подушку из-под головы. – Лежи. И постарайся дышать на счет. Постараешься?

– Ты обрадуешься, если я сдохну?

– Только попробуй, – пригрозил Мефодий. – Давай, медленно вдох и выдох… вдох и выдох… что ты ел?

– Ничего.

Бледный. И испуганный. Ему страшно умирать, и Машке страшно, что он вот-вот умрет. Врача вызвали, но когда он еще доберется?

– А пил? – Мефодий сел рядом и держал племянника за руку. – Ты что-нибудь пил?

– Д-да…

– Что?

Григорий молчал, Мефодий же, наклонившись к губам, принюхался.

– Коньяк?

– Д-да…

– Что ты мальчика мучаешь?! – взвизгнула Софья Ильинична и, упав на колени, запричитала: – Гришенька, миленький мой, не умирай, только не умирай…

– Пустите, – Стася скользнула к дивану. – Нужно давление померить. Вот…

Она протянула старенький тонометр, и Мефодий кивком указал на пациента. Стася вдруг стала другой, уверенной, спокойной. Она прижала пальцы к шее, прислушиваясь к ритму сердца, и рявкнула:

– Замолчите, вы мне мешаете!

– Он мой сын! – взвизгнула Софья Ильнична, посмотрев отчего-то на Машку с крайним неодобрением.

– Возьмите себя в руки, – Стася пальцы убрала и бросила: – Аритмия. А прежде он на сердце не жаловался. Такое случалось раньше?

– Нет.

– Коньяк в моем кабинете взял?

– Да дался тебе этот коньяк! – Софья Ильинична все-таки отступила, позволяя Стасе подойти к сыну. Теперь она возвышалась над Мефодием, раздраженно пофыркивая. – Я тебе куплю ящик, только отстань от мальчика!

– У него ведь не было проблем с сердцем, – Машка смотрела, как медленно наполняется воздухом манжета тонометра. – Аритмии, к примеру. Или гипертонии…

– А ты вообще молчи, шалава!

– Софья, – мягко произнес Мефодий, поднимаясь. – Еще одно слово, и я тебя выставлю из дома. Ясно? Ты много выпил?

– Глотнул только… я… мне было плохо… я подумал, если выпить…

– Семьдесят на тридцать, – Стася поднялась. – Ему надо лежать, и… у меня есть таблетки, повышающие давление, но… я не знаю, можно ли давать. Я не врач, я только курсы медсестер окончила и…

– Как ты себя чувствуешь?

– Хреново, – Григорий дышал часто и мелко. – Но лучше… кажется, лучше…

– Сделай что-нибудь! – потребовала Софья Ильинична, присаживаясь рядом с сыном. И взяв его за руку, запричитала: – Потерпи, Гришенька, потерпи, маленький, скоро доктор приедет…

Коньяк, значит.

Из кабинета Мефодия. Машка помнила, где тот хранится. И наверное, не только она о коньяке знала. А ведь чего проще – пробраться в кабинет и подсыпать в бутылку какой-нибудь дряни. И не для Григория она предназначалась!

Мефодий.

Похороны. И Грета ему была не чужой, и брата наверняка вспомнил, жену свою… и нервы натянулись до предела. Чем не повод выпить? Даже не выпить – напиться.

Так, чтобы сердце остановилось.

Очередное самоубийство?

Или несчастный случай, когда пьяный тонет в бассейне. Отчего-то Машке казалось, что человек, затеявший эту игру, продумал все детально. А смерть от воды вполне вписывается в картину проклятья. Да и вспомнят первую жену Мефодия, и его запой, и если не вспомнят – подскажут.

Но кто?

Софья Ильинична, которая сидит со скорбным видом? Ни дать ни взять – генеральская вдова. Платье надела черное, но на груди всеми цветами радуги переливается брошь со стразами. А колготы – в сеточку, и траур – она ведь ненавидела Грету, так зачем траур? – выходит легкомысленным, издевательским даже. Софья Ильинична сложила руки на коленях, и белые пухлые ладони выделяются на черном атласе наряда.

Она не рискнула бы сыном…

Но она и не знала, что Григорий полезет в кабинет. В доме ведь хватает спиртного и, насколько Машка догадывалась, в собственной комнате Григория имелись запасы. Но чужое, как известно, вкуснее!

– Лучше, – Григорий заерзал, пытаясь сесть, но Мефодий рявкнул:

– Лежи. Пока врач не появится…

– То есть тебя травануть пытались, дядечка? – Он осклабился, но улыбка вышла донельзя жалкой. – А я твое выпил… будет мне наука!

– Хрена с два ты чему-то научишься!

Мефодий сказал это не зло, скорее раздраженно.

А ведь и сам Григорий мог.

Мысль парадоксальная, но почему бы и нет? Кто заподозрит потерпевшего? А выпил он немного, ровно столько, чтобы хватило для представления. Рискованно? Очень, но Григорий молод и переоценивает собственные силы. Ему кажется, что небольшая болезнь – достойная плата в этой игре, а про смерть он вряд ли задумывался.

Стася… и ее упоминание о курсах медсестер. Тонометр… нет, это не повод, чтобы заподозрить, но и не причина, чтобы от подозрений отрешиться.

И снова все.

Машка, присев в уголок, – ей почему-то казалось, что ничего-то страшного с учеником не произойдет, – наблюдала за подозреваемыми. Но никто не спешил себя выдавать. Потом и вовсе врач появился, седой подтянутый мужчина в черном пуховике, смотревшемся нелепо.

– Знаете, – заявил он, окидывая взглядом гостиную, – вам повезло, что погода приличная стоит. Перебирался бы ты на большую землю, Мефодий.

– Переберусь, – Мефодий смотрел не на врача и не на племянника – на Машку, и слова его прозвучали обещанием.

– Так ведь там жить негде, – возразила Софья Ильинична. Она еще выглядела взволнованной, сидела на диване, держала сына за руку, но былая паника отступила. Да и сам Григорий выглядеть стал не в пример лучше. Исчезла бледность, испарина прошла, да и взгляд стал осмысленным.

– Неужто совсем негде?

Доктору не ответили, и он занялся пациентом.

– Давление, значит, упало? – Он давление мерил, и пульс считал, качал головой в ответ на какие-то свои мысли, цокал языком. Раскрыв внушительный чемодан, опутал Григория паутиной проводов и долго пристально изучал дерганый рисунок кардиограммы. И от каждого самого слабого его движения Софья Ильинична вздрагивала и подавалась вперед, пока не оказалась настолько близко, что доктор с укоризной произнес: