Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Ярмолинец cтр.№ 57

На следующий день после похорон мама попросила меня не закрывать дверь в комнату, где я работал. У нас были две комнаты. Спальня и гостиная. На самом деле была моя комната и комната родителей. Между ними был узкий коридор. Мать пожаловалась, что совершенно не может оставаться одна, ей нужно было ощущать, что рядом кто-то есть. Она говорила, мол, ты там сиди и тюкай на своей машинке, а я буду слушать. Но дома “тюкал” я немного, просто потому что бывал дома немного. Уходил утром на работу и приходил, когда уже было темно. Иногда я приходил домой не один. И, естественно, мне приходилось закрывать дверь в свою комнату, поскольку ночью из-за нее долетало не только “тюканье” пишмашинки. Раз, проснувшись утром, я услышал голоса на кухне. Моей подруги рядом не было. Я быстро оделся и вышел из комнаты, обнаружив, что мать поит ночную гостью чаем. Она ей рассказывала, как готовит штрудель, а та с деланным энтузиазмом кивала, словно демонстрируя готовность стать послушной невесткой, что, я думаю, не входило ни в ее, ни в мои планы. В стремлении найти общение моя мама сильно торопила события. И вечером того же дня я сказал ей об этом.

– Так это так, не серьезно? – удивилась она.

Впечатление было такое, что из своей утренней собеседницы она создала, так сказать, собирательный образ всех тех, чьи голоса только слышала до сих пор.

– Да, мама, это – несерьезно.

– Но вероятно она на что-то рассчитывает, – предположила моя мама.

– Если ты не будешь давать ей повода, то она ни на что не будет рассчитывать.

Вероятно, я сказал это слишком резко. Мать молча ушла к себе и больше к этому разговору не возвращалась.

Что я должен был сделать? Жениться в 25 лет и наплодить внуков, чтобы ей было чем занять себя? Я продолжал жить как жил. Пока вдруг не обнаружил, что у моей мамы появился кавалер. Как всегда в нашем доме, знакомство произошло на кухне. Когда я пришел с работы, они пили чай. Она меня представила.

– Митенька, это – Петр Ефимович.

Он медленно, с усилием поднялся. Он был стар. Мятый серо-зеленый пиджак, под ним малиновая кофта, под ней – черный гольф. Он щурился, присматриваясь ко мне. Лысина в коричневых пятнах, нос с черными точками угрей, мутноватые глаза.

– Очень приятно, – я протянул ему руку.

Рука у него была тяжелая и как бы ищущая поддержки.

– Мне тоже очень приятно. Я читаю все ваши статьи, вы – очень способный молодой человек. Вас ждет большое будущее.

На всякий случай я не стал спрашивать, какие статьи он читал, хотя он и мог за неделю-другую подготовиться к встрече с потенциальным родственником и проштудировать мои публикации. Пока я пил чай, мне было страшно поднять взгляд на него. Я все время смотрел под стол, на папины тапочки на его ногах.

Через несколько месяцев мама сообщила, что они хотят расписаться. Как раз прошел год со смерти отца. Она, видимо, ждала истечения этого срока, хотела, как говорится, соблюсти приличия. Потом она сообщила, что он хочет оставить свою квартиру сыну-инвалиду, поэтому будет жить у нас. При жизни отца в нашей крохотной квартире существовала масса незримых границ, позволяющих мне иметь свой угол. Он постоянно менял свое расположение, в зависимости от обстоятельств. Я мог устроиться писать на кухне, зная, что на нее в ближайший час-два никто не выйдет. Мать могла попросить уступить ей место у телевизора, потому что хотела посмотреть очередную серию “мгновений”. Отец мог устроиться за моим столом, потому что именно в этом месте в тот вечер его приемник хорошо брал “Голос Америки”. Я мог лечь с книгой на их постель. Сейчас все поменялось. Петр Ефимович явно был готов уважать мою территорию, просто не знал, где проходят ее границы. Он вдруг занял всю квартиру своими папиросами, коробками с лекарствами, заполнил своим запахом. Я был потрясен, обнаружив в прихожей его палку. Она была алюминиевая с пластмассовой ручкой “под мрамор” и черным резиновым наконечником. Она показалась мне абсолютно чужеродным предметом в нашем доме. После чего я снял комнату у подводника. Она стоила 50 рублей в месяц, что составляло приблизительно треть моей зарплаты.

Моя мама, я думаю, была рада такому развитию событий. Ей не в чем было упрекнуть себя, ведь она не выгнала меня на улицу. Просто сын вырос и решил жить самостоятельно. И я тоже не видел в этом никакой трагедии. Я только жалел, что так и не успел подружиться с отцом. Мы с ним, образно говоря, разминулись.

Он сильно опоздал с женитьбой из-за войны, а потом – из-за повышенного спроса на уцелевших и не покалеченных войной мужчин. Он мог выбирать, торопиться с женитьбой было некуда. Поэтому я стал поздним ребенком. Он явно ощущал, что дистанция в возрасте не позволяет ему участвовать в моей жизни так, как если бы он был молодым. Он любил белые китайские рубахи “Дружба”, просторные светлые брюки, которые он называл чесучовыми, Луи Буссенара, Луи Армстронга и Теодора Драйзера. Он посмеивался над моим упоением “левисами”, Робертом Шекли, “роллингами”. Он выработал свой тип отношений со мной – как бы необязательных и всегда иронических комментариев моих поступков или высказанных мнений. Если, скажем, он возвращался с работы, а у меня громко была включена музыка, он никогда не требовал выключить, он мог сказать:

“Сынок, соседи с пятого этажа просят сделать погромче, они слова плохо слышат”.

Мы жили на первом этаже.

Только с его уходом я обнаружил, что наши отношения так никогда и не переросли в отношения двух взрослых мужчин, у каждого из которых был свой опыт, достойный сравнения и обсуждения. Вероятно, поэтому меня так и потянуло к Кащею.

От этих мыслей меня оторвал негромкий стук в дверь. Я затаил дыхание. Мое присутствие выдавал свет настольной лампы, но ведь я мог уйти и забыть выключить ее. Снова постучали, и потом Анна Николаевна позвала:

– Митенька, к вам пришли.

Это было невероятно. Такую настойчивость моя соседка могла проявить только под чьим-то нажимом. Скажем, показавшего ей удостоверение Майорова. С упавшим сердцем я подошел к двери и, открыв ее, увидел Наташу.

Она решительно ступила в комнату и сказала:

– Митя, привет. У меня есть два билета на “Браво”, пойдем?

Не отрывая взгляда от меня, она затворила дверь за собой, отрезав взволнованный взгляд Анны Николаевны, и, сделав еще шаг ко мне, обняла и сказала негромко:

– Билеты у меня на завтра, можно я сегодня останусь у тебя?

В кино в такой момент персонажи впиваются друг в друга, но мы стояли так вот в обнимку, и при этом я совершенно не испытывал никаких таких эротических чувств. Никакой гипертонии. Хотя получил то единственное, что мне нужно было в тот вечер – близость дорогого человека.

– Ну, – сказал я наконец. – Чем я обязан такому счастью?

– Я была дежурной по номеру и прочла твой репортаж об этом поселке. И я увидела, что ты вычеркнул свою фамилию и поставил этот псевдоним – Липов. Потом позвонили из обкома и хотели говорить с тобой, и тогда Римма сказала им, что ты написал заявление. Я слышала этот разговор, и я поняла, что это все. Ты больше не придешь в эту редакцию. Что я тебя больше могу не увидеть. И я испугалась.