Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Ярмолинец cтр.№ 5

Если бы эта Пряжинская не привлекала своим исследованием внимание общественности к этим группам, никаких означенных в них пороков никто бы и не заметил. Лучшей, и при этом совершенно естественной, защитой от этой неофашистской секс-чумы было тотальное незнание нашей молодежью английского языка. Слушали ритм, мелодию, голос. О содержании судили по редким понятным словам, по интонации. Но кому это было объяснять? Этой Пряжинской? Я бы, кстати, мог. Я бы мог порекомендовать этой дубине из красного дерева взять словарик и перевести первую песню Wholе Lotta Love со второго Цеппелина.

Way, way down inside,

I’m gonna give you my love,

I’m gonna give you every inch of my love!

Поняла бы она с первого раза и без подсказки, о каких любовных дюймах шла речь? В Lemon Song тоже были неплохие строки:

Squeeze me baby, till the juice runs down my leg.

The way you squeeze my lemon, I'm gonna fall right out of bed.

Если бы она попросила помочь ей с переводом, я бы ей это сделал в стихах. Для большей доступности:

Дави сильней, подруга, пока не брызнет по ногам!

Когда ты давишь мой лимон, могу упасть я под диван!

Или – за диван. И лучше не лимон, а банан. Тогда бы лучше рифмовалось – не дави на банан, упаду за диван! Иногда я думал: что спасло Цеппелин или, скажем, Перпл, от этих гонений? Самым простым объяснением было то, что за этими кампаниями идеологической бдительности стояли люди, которые не знали предмета. Получив команду: “Взять!”, они вцепились в то, что оказалось на виду. Но я также допускал, что где-то в глубине наших идеологических органов мог сидеть какой-то Вася, который лично любил Цеппелин и уберег его от удара.

Квартиры Климовецких и Кононова когда-то были киношными подсобками, но в эпоху острого дефицита жилплощади обжили и их. Из кинозала в коридор постоянно просачивались глухие голоса, крики, визг тормозов, стрельба, музыка. Свыкшиеся с этими звуками жильцы перестали обращать на них внимание, как перестают обращать внимание на тиканье будильника или шипение радиатора парового отопления.

У Климовецких было две крохотные комнатки. В первой, сразу возле двери, лежала на продавленной кушетке тетя Ира. Закинув правую руку за крутое бедро, левой она доставала семечки из стоявшей перед ней синей эмалированной миски. С губ свисала шелуха. Не переставая грызть семечки, она пристально смотрела на вошедшего, пока тот не осознавал, что смотрит она не на него, а на экран телевизора, стоявшего на холодильнике у двери. В центре комнаты находился круглый стол, сжатый с боков сервантом, платяным шкафом и воткнутыми между ними стульями – не гостиная, а миниатюрный склад мебели. Вторая комната отделялась от первой слегка вогнутой фанерной стеной с проемом, завешенным ситцевой занавеской.

Эта комната была еще меньше первой, и в ней помещались только диван и еще один платяной шкаф, на котором громоздились до потолка чемоданы. Между чемоданами были втиснуты колонки. Крохотный промежуток между шкафом и стеной был забит всевозможным барахлом, прикрытым точно такой же ситцевой тряпкой, из какой соорудили занавеску. Между диваном и шкафом стояла тумбочка, на которой громоздилось главное Мишино достояние – японские усилитель Marantz и кассетник Akai, похожие на приборы с космического корабля, и вертушка “Вега”. На полу возле тумбы стояла картонная коробка с дисками.

Я узнал, что Кононов покончил с собой, за неделю до того, как об этом сказали в редакции. Труп обнаружили в воскресенье, когда запах разложения выбрался в коридор. Тетя Ира несколько дней шморгавшая носом в поисках объяснения сладковатой мути в воздухе, встала, наконец, со своего диванчика, прошла к двери соседа и приложилась на секунду к замочной скважине. Пошморгав еще немного, она пошла на улицу, чтобы из телефона-автомата вызвать милицию. Своего телефона у Климовецких не было.

Мы с Мишей возвращались со сходняка и разминулись с Кононовым в подъезде. Его вынесли на носилках, накрытых зеленым ватным одеялом с прогоревшим от утюга черно-коричневым пятном на углу. Из-под одеяла торчали края простыни, которой сначала прикрыли труп.

– О-па, жмурика понесли, – сказал Миша. – Интересно, откуда он у нас тут взялся?

Мы поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж и в коридоре столкнулись с милиционером.

– По какому делу? – спросил мент, доставая из кармана брюк желтую пачку “Сальве”.

– Живу я тут, – сказал Миша, направляя плечо в промежуток между ментом и стеной.

– Стоять! – заслонил дорогу мент. – Не слышишь, что спрашивают?

– А че спрашивают? – Окрик заставил моего дружбана притормозить. – Ты спросил, я ответил. Живу тут.

– Фамилия как?

– Ну, Климовецкий.

– Ничего подозрительного у соседа не замечал в последнее время?

– У какого соседа?

– У тебя здесь сколько соседей?

– Э-э... – посчитал в уме Миша. – Ну, один. Вовик. Это что, его вынесли?!

– Вот я тебя и спрашиваю, ты за своим Вовиком ничего подозрительного не замечал?

– Да я его вообще видел раз в месяц. А что случилось-то?

– Кончил с собой твой Вовик.

Мент выпустил струю дыма и повернулся ко мне.

– А ты кто?

– Я товарищ его.

– Кого его?

– Климовецкого.

Мент молча пропустил нас и потопал к выходу.

Когда мы вошли в квартиру Климовецких, тетя Ира продолжала начатый с невесткой разговор:

– Что ты хочешь? В такую жару он просто потек.

– Фу, мерзость, – ответила Света и, повернулась к Мише. – Представляешь, наш дегенерат перерезал себе вены!

– Жить надоело, что ли? – удивился Миша.

– Следователь говорит, что он уже где-то неделю тут вонял. Я все время слышала запах, только не могла понять откуда он. Завтра пойдешь в ЖЭК, скажешь, что мы въезжаем в эту комнату.

– А на каком таком основании?

– Скажешь, жена беременна.

– Я не понял! Ты что, беременная?

– А ты что, против?

– Что значит против? Я знать хочу!

– Нет, я не беременна, но мама говорит, что может пойти к своей врачихе и та даст справку. За десяточку. Да, мама?

– Ага, – подтвердила тетя Ира, сплевывая шелуху.

– Ну и что ты будешь делать с этой справкой?

– Что?! У нас на троих две комнаты общей площадью 15 метров, а на человека полагается четыре метра. Если нас будет четверо, то нам не будет хватать одного метра до нормы. Понял?

– Большое дело – один метр! Это по 25 сантиметров на нос.

– Да, а то ты их не знаешь? Им надо будет кого-то сюда вселить, они миллиметры считать будут.