Еще один круг на карусели - читать онлайн книгу. Автор: Тициано Терцани cтр.№ 43

Рамакришна, знаменитый индийский мистик, считающийся современным «риши», рассказывал историю о дровосеке. Тому приснилось, что он царь; друг разбудил его, и дровосек рассердился.

— Я сидел на троне, занимался государственными делами; рядом со мной были семеро сыновей, искусных в битвах, музыке и поэзии, — и надо же было тебе все испортить!

— Но это же был всего лишь сон, — говорит ему друг.

— Ничего ты не понимаешь, — возражает дровосек. — Быть царем во сне — такая же правда, как быть дровосеком наяву.

В Китае знают похожую историю про монаха, которому приснилось, что он мотылек. Проснувшись, он уже сам не знает, кто он — монах, которому приснилось, что он мотылек, или мотылек, которому снится, что он монах.

Исследуя дух, «риши» задались вопросом, что таится за ним и на чем он держится, а затем двинулись дальше, на поиски объединяющего начала, того, на чем держится все, что придает смысл и значение жизни.

Другие народы ставили перед собой другие цели; стремились завоевать новые земли, обогатиться, бороздить моря, открывать острова и материки. Для индийцев, которые за последние два тысячелетия не вторглись ни в одну страну, не завоевали ни пяди чужой земли, целью всегда было познание. Причем не познание мира, а познание самих себя, ведь познать себя — значит познать все. Ибо, по их мнению, та Сокровенная Сущность, которая запрятана глубоко в сознании, и есть то, что остается неизменным в вечно меняющемся мире.

Поэтому-то их никогда не интересовала история. Они не писали ее и особенно над ней не задумывались. Для них эта череда событий — то же, что песок, переносимый ветром: нечто изменчивое и незначительное. Именно потому, что они считают мир, который мы называем реальным, очень похожим на сон, они никогда особенно не стремились его улучшить. Этот мир не вся реальность, следовательно, его познание может быть только частичным. Их же интересовало познание Абсолюта, что и является высшим благом. Вот над этим они могли размышлять бесконечно.

Выходит, они поэтому стали великими философами? Не в нашем смысле — за всю длиннейшую историю индийской мысли у них так и не появилось своего Аристотеля, своего Платона, Канта или Гегеля. Философия в подлинном смысле этого слова, то есть «любовь к мудрости», никогда не преследовала в Индии цели построения неких абстрактных систем ценностей; она призвана была дать опору и направление жизни.

Я припоминаю собственный опыт. Я изучал философию три года, получал отличные оценки, но понимаю, что совершенно в ней не разбирался. Это были интеллектуальные эксперименты — как физика, естествознание. Главное — сдать экзамены. Никому из опытных наставников, представляющих философию как некую череду мировоззрений, сменяющих и отрицающих друг друга, не удалось заставить меня понять, к чему все это. А вот в Индии, похоже, это знают все. Философия здесь не гимнастика для ума, не монополия интеллектуальной элиты, она не отдана на откуп академиям, школам, даже самим «философам». Философия в Индии — часть жизни, это нить Ариадны, выводящая из лабиринта невежества. Философия — религия индийцев для достижения спасения, которым для них является познание. И речь идет не о прикладном знании, при помощи которого можно манипулировать миром, овладевать им, изменять, подчинять своей воле (индийцы никогда не были особенно сильны в науке), а, как говорится в священных текстах, о «том знании, с достижением которого не надо познавать ничего больше», — познании самого себя.

Для нас, западных людей, все это странно или даже наивно. Для нас обладает смыслом и достойно уважения только знание практическое, которое может помочь найти работу или получить удовольствие. Мы больше не задаемся вопросом, кто мы такие, и смотрим на себя и на других исключительно с утилитарной точки зрения.

В начале тридцатых годов один искатель приключений, англичанин по имени Пол Брайтон, совершил долгое путешествие по Индии за индийской мудростью, которой, как он видел, угрожает натиск западного мышления. Он встречает на своем пути старого йога, который говорит ему: «Только когда западные мудрецы перестанут изобретать машины, движущиеся быстрее тех, что у вас уже есть, и начнут смотреть внутрь себя, ваша раса откроет для себя частицу подлинного счастья. Не считаете же вы, в самом деле, что ваши люди станут счастливее, если станут ездить еще быстрее?»

Прошло больше семидесяти лет. Многие индийцы способны задать нам тот же самый вопрос. А мы? Мы задавали его себе?.

По-видимому, нет, поскольку бежать все быстрее и быстрее стало нашим образом жизни. Теперь наша жизнь — постоянная гонка. Мы живем, не замечая самой жизни. Спим и не придаем значения снам — ведь нам важно лишь происходящее наяву. Нам бы только время скоротать; мы откладываем на потом то, чего бы нам действительно хотелось. Именно на этом «потом», а не на «сейчас» и сосредоточено наше внимание. В городах жизнь проходит, не оставляя человеку ни минуты на раздумья. В такой жизни нет ни секунды покоя, которая бы компенсировала непрерывную гонку. Ни у кого теперь нет времени ни на что. Даже на то, чтобы удивиться, ужаснуться, растрогаться, влюбиться, побыть наедине с собой. Тысячи причин — лишь бы не остановиться, не спросить себя, делает ли нас эта гонка счастливее. А если отговорок нет — что ж, мы прекрасно научились их выдумывать.

В детстве я знавал людей, обладавших изобилием времени. Это были пастухи из Орсиньи, деревни в тосканских Апеннинах, куда я приезжал на каникулы. Они часами лежали на лугу на вершине холма, пожевывая травинку, следя издали за стадом, мечтая, сочиняя стихи, которые они иногда вырезали на камнях у источника, или пели по воскресеньям, собравшись у оплетенной бутыли с вином. В Индии время есть у всех; часто найдется в запасе и бесхитростное размышление, которым можно поделиться с прохожим. Вот, к примеру, хозяин крохотной убогой чайной на обочине деревенской дороги. Заварив чаю, он нальет его тебе в глиняную пиалу, а потом, когда чай будет выпит, вдруг предложит эту пиалу разбить о землю и непременно обратит твое внимание на то, что пиала вновь стала частью той самой глины, из которой потом налепят много новых пиал. И прибавит, что с людьми происходит то же самое…

Древние греки, встречая индийцев на базарах Малой Азии, поражались этой их склонности к размышлениям и говорили: «Они же не торговцы, они философы!» Вот и в нынешней Индии, как и много веков тому назад, мудрец не обязательно должен быть брамином, управляющим храмом или книжником, наизусть знающим Веды; он может быть кем угодно.

Некоторые мудрецы — «святые», или «риши», — были людьми самого простого происхождения и самоучками. Нисаргадата Махарадж, пользовавшийся огромным уважением и умерший совсем недавно, сворачивал в деревянной будке сигарки «биди-биди» из листового табака. Рамакришна, великий риши XIX века, о котором писали Макс Мюллер и Ромен Роллан, родился в крестьянской семье. В такой же семье сельских тружеников век спустя родился и Рамана Махариши, человек, считавший молчание одним из самых действенных способов общения. При помощи этого своего молчания Рамана изменил жизнь тысяч и тысяч людей. И влияние его ощущается до сих пор.

Еще одним таким великим «простаком» был Кабир, один из любимейших в Индии поэтов; он тоже был «риши». Кабир жил в XVI веке в Бенаресе, был ткачом. Среди его учеников были богатые и влиятельные люди. Многие предлагали ему бросить работу и не торговать больше тканями, но Кабир отказывался: «Ткать — это мой способ молиться», — говорил он.