Собиратель миров - читать онлайн книгу. Автор: Илья Троянов cтр.№ 84

— Но, если мне можно спросить, мама Сиди, разве твой отец был не прав? Разве тебе не хорошо жилось?

— Говори теперь правду, женщина.

— Мой отец видел то, чего ни один человек не может видеть. Пусть этот мужчина шлялся где-то далеко, но он всегда надежно возвращался домой. Но если вы желаете услышать правду, то вот она: у меня никогда не было иного мужчины, так что я не могу сравнить, как мне жилось бы с другим.

= = = = =

У них закончилась вода. В пустоши Угого. Страна без свойств облегчения. Туманообразные облака вьются на самом верхнем из небес. Туда не доберется ничье желание. Невидимая печь под ногами опаляет все. Эта страна — нищий, Спик и Бёртон осматривали его чахнущее тело с вершины гор Рубехо. Нищий с желтоватой кожей, заросшими ребрами, пронизанный водотоками, шрамами ежегодных потоков, которые стегают его обессиленное тело. Они долго стояли на краю крутого разлома. Исключительно усилие над собой заставило их спуститься в пустошь. Самые опытные из носильщиков предостерегали их от этой страны. Пройдет месяц, пока они увидят ближайший холм или долину. Но, несмотря на все эти неминуемые тяготы, вода не должна была кончаться. Это было излишне. Некоторые из носильщиков — без сомнения, нарочно, Бёртон был в этом уверен, ведь они не думают дальше своего плевка — оставили несколько полных бурдюков. Будущее само о себе позаботится, так они полагали, если у них вообще возникла хоть одна мысль. Потеря обнаружилась лишь спустя два дня пути, когда вода в наличных бурдюках стала подходить к концу. Ничего страшного, подумал он сначала. Надо экономить и обходиться меньшей дозой. Он не мог знать, что они забрели в засуху. В каждой деревне, куда они, хрипя, добирались, оказывалось, что последний колодец иссяк, последний пруд высох. Это были даже не колодцы, а углубления с кое-как укрепленным краем. Хижины осиротели, а редкие встречавшиеся им люди изборождены морщинами, их губы потрескались, как почва. Не отводя взгляда от знакомых акаций, они ожидали смерти. Он приказал расходовать оставшуюся воду только для питья. Если они будут бережливы, то протянут еще три, может, четыре дня. Он отдает приказ использовать полнолуние и шагать целую ночь. Он угрожает, что бросит здесь тех, кто протестует, без единой капли воды. День и ночь они процарапывают себе дорогу по равнине. Они пересекают глубокие речные русла, они проваливаются в зыбучий песок, они с трудом выбираются на другой берег, держась за перекрещенные корни — они учатся ненавидеть реки, по которым не течет вода. Лишь баобабы вздымаются из однотонности. Солнце начинает рычать уже в девять часов. Колючие волоски злаков впиваются им в ноги, мухи цеце прокалывают самую плотную ткань в любой неосторожный момент. Шипы многочисленней чем листья. Изо рта испарилась всякая влага. В десять солнце заливается лаем. Они считают шаги, перед тем как в следующий раз утереть пот. Грозные пророчества пришли на смену песням, которые все раньше насвистывали. Они больше не могут смочить губы языком. В одиннадцать солнце впивается зубами. Прежде чем Бёртон поднимает тяжелую голову, он борется с вязкой мыслью, нужно ли это усилие. С нёба отламывается известка и комьями падает на распухший язык. Самое время передохнуть, но деревья, умеющие выживать без воды, предлагают лишь скелетоподобную тень. В ближайшей деревне, судя по ее виду, обитает лишь свист ветра. От обезглавленного баобаба — зачем убежавшим понадобились ветки? — торчат лишь сплетенные палки. Мертвая деревня, и носильщикам в глубине их шушуканья понятно, что настал канун дня возвращения духов, которые будут оплакивать высохшие реки, когда пройдет еще год без дождя. Внезапно — движение позади застылого глиняного дома, кто-то пошевелился, прокрался и — заспешил испуганный петух, красный как издевка, белый как бесплодное облако. Его гребешок летит над полопавшейся землей. Никто не двигается, кроме Спика, который спокойно берет ружье и стреляет. Мяса на петухе немного, никто из носильщиков не хочет его есть. Каждый выпивает положенный глоток воды, и они ковыляют дальше. Бёртон знает, как бессмысленно было подвергать сомнению их страх перед деревней. Все головы понуры. Кажется, что вместе с петухом подохла их последняя надежда на перерождение.

Бёртон останавливается, поджидая, пока его нагонит Спик. Они долго глядят друг на друга. Обсуждать им нечего. Словами не унять той неуверенности, какая перед ними лежит. Они соглашаются на том, что выдавливают на своих похмельных лицах гримасу ободрения. «Да, ты любитель себя помучить», — говорит Бёртон Спику. И тот отвечает: «Хоть что-то общее у нас есть».

= = = = =

Сиди Мубарак Бомбей

Братья, друзья мои, посреди страны вагого предки чуть не забрали меня к себе. Они долго размышляли, и пока они размышляли, затвердел мой язык, и моя глотка, и мои десны, я больше не ощущал языка, плоть внутри моего рта разрывалась, но из трещин не капало ни капли крови, я кусал губы, чтобы почувствовать хотя бы мягкий, округлый вкус крови, но крови не было, может, я кусал недостаточно сильно, может, кровь моя уже испарилась. Вот проходит и моя третья жизнь, подумал я, из моей первой жизни меня украли, в конце моей второй жизни мне кое-что вернули, а теперь у меня отберут все посреди страны вагого. Отчаяние — это мужчина, говорим мы, а надежда — женщина, а может быть, надежда — мганга, подобный тому мганга, которого мы разыскали, и который дал нам в дорогу другие надежды. Почему это он должен ошибиться, думал я, пусть язык скрючится, но я все-таки выберусь из этой пустыни. И мы были спасены, наши спасители нагнали нас, это был другой караван, и те люди знали, где мы можем найти воду меньше чем через день пути. Это был не какой-то караван, а караван самого Омани Кхалфана бин Кхамиса, и если вы еще никогда не слышали про этого человека, то знайте, он был страхом и ужасом и ничем больше, хотя и спас нас в пустыне вагого, после двух дней и двух ночей без капли воды. Когда сегодня вы слышите имя Омани Кхалфан бин Кхамис, то думаете о торговле и о богатстве, но кто раньше путешествовал, тот дрожит при его имени. Этот человек был союзником молнии, он был фараоном своего каравана, а его сердце, как шептали нам его рабы, когда мы разделили с ними ужасы похода, его сердце находится не в теле, оно закутано в тяжелые платки, оно покоится в сундуке с его добром, и лишь по ночам, после последней молитвы, на которой он, как и на любой молитве, присутствовал, не участвуя в ней, потом, в одиночестве палатки, он доставал его, разворачивал платки и смотрел на свое сердце, поскольку даже такой человек, доверительно говорили нам его рабы, многократно оглянувшись через плечо, который живет без сердца, должен порой проверить, все ли с ним в порядке.

Несколько дней подряд мы сопровождали караван Омани Кхалфана бин Кхамиса, мы должны были равняться на него, потому что зависели от него. Он не допускал передышек, он не разрешал перевести дыхание, это была скорость для бешеного буйвола, для льва на охоте, а не для человека с узкими плечами и ногами, как ветки терновника. Он погонял своих носильщиков всеми способами, он не доверял лишь силе своих слов, которые немилосердно били тебя, он использовал любую хитрость, на которую способна голова человека, он выдавал еду на три дня и заявлял, что в следующий раз носильщики получат еду, когда достигнут места, лежавшего в неделе пути. Голод подстегивал носильщиков, их одеждой были полоски шкур и лоскутья, они теряли силы, но голод гнал их вперед. Однако воля может достичь лишь того, что позволяет тело, и некоторые падали, но никто не поднимал их, у них забирали груз и делили его по другим, а людей бросали лежать, все равно, была ли поблизости деревня или они шли по местности, которую делили с дикими хищниками. Некоторые пробовали убежать. Тогда он приказывал палачам их догнать и кроваво наказать. Омани Кхалфан бин Кхамис, запомните это имя, если не знаете его, потому что придет день, когда у вас потребуют назвать по именам чудовищ, которые превращают мир в ад, которые отбирают у людей то, что дал им Творец, тогда вы назовете это имя, и назовете его дважды, ибо столько плохого он сделал. Но мы благодарны ему жизнью, он спас нас, потому что догнал нас и привел к воде. Когда мы набрались сил, мы отделились от его каравана, потому что сам бвана Бёртон, который любил представлять себя младшим братом дьявола, сказал мне, что нам следует опасаться людей, про которых мы не знаем, была ли у них мать. Бвана Бёртон сам иногда говорил как человек без матери, но только говорил, а его поступки противоречили его словам, он был гораздо более податливым и милосердным человеком, чем изображал из себя.