Собиратель миров - читать онлайн книгу. Автор: Илья Троянов cтр.№ 56

* * *

На него обращали внимание, если он что-то записывал на бумаге. Чтобы не вызывать подозрений, нельзя было показываться с карандашом в руках. Для записей надо было скрываться. Не представляя трудностей в Каире, в дороге уединение было почти невозможно. Писать в чьем-то присутствии, особенно на виду у бедуинов, было благоразумно, лишь если он делал вид, будто составляет гороскоп или чудодейственное заклинание, чего и ожидали от дервиша.

Поначалу он делал все заметки, как безобидные, так и тайные, по-английски, но арабским письмом. Перед тем как переносить их в записную книжку, он проверял, не наблюдает ли кто за ним. Со временем, уверившись в своем авторитете и полагая себя выше любых подозрений, он стал пренебрегать такими предосторожностями. Записи приняли латинский вид, и порой он писал при свете дня, незаметно, сидя на дромадере и спрятав полоску бумаги в ладони. Что это вы пишете, шейх, посреди пустыни? Хамид незаметно подъехал сзади. Ах, друг мой, записываю еще один долг. Чтобы нам не испытывать сомнений в день возврата. Такой человек, как вы, сказал Хамид, перед тем как вновь отдалиться, для каждого часа найдет применение.

Во время такого путешествия человек часто оставался один, в компании себя и своего дромадера, угрюмого и строптивого животного, все дружелюбие которого заключалось в периодическом пердении. Шейх Абдулла немедленно стал враждовать с дромадером, опровергавшем славу послушного животного. Он с подозрением относился ко всему незнакомому, а издаваемые им звуки, от сопящих стонов до полуплаксивого, полусердитого рева, были невыносимы. Он жаловался из-за каждого килограмма, который на него нагружали. В первый вечер шейх Абдулла бросил погонщику пренебрежительное замечание о верблюде. Вы же так хорошо умеете общаться с людьми, шейх, ответит тот, дромадер мало чем отличается от человека. Пока он молод, то не знает, как вести себя. Во взрослом возрасте — жесток и неуправляем, в период течки самец чует самку за десять километров, он упрям, и у него трясется язык. А с возрастом становится сварлив, мстителен и недоволен.

Послышались выстрелы — они пересекали долину, отлично приспособленную для засады. Бедуины, грязные псы. Мохаммед втянул голову в плечи, шейх Абдулла выстрелил в ответ. Нет! — заорал на него погонщик. Если вы убьете хоть одного бандита, на нас ополчится все племя и нападет на караван, прежде чем мы доедем до Медины. Это станет нашей погибелью. Но другие же стреляют, возразил шейх. Только в воздух, только в воздух, чтобы дым чуть скрыл нас. Проклятая страна, где законность стоит ногами вверх. И шейх зарядил и выстрелил второй раз, не целясь. Вскоре выстрелы смолкли. Они приехали в Шухаду, место мучеников. Пропало несколько дромадеров и несколько вьючных животных. Что за жалкая добыча, ради которой выброшено двенадцать человеческих жизней, двенадцать мужчин, которых надо было спешно похоронить, прежде чем поехать дальше.

* * *

Пока караван двигался, не надо было следить за багажом, за все отвечал погонщик. Но на ночном привале каждый должен сам охранять свои ценности, и не пришлось долго ждать первых коварных посягательств. Это были все те же погонщики, охранники днем и воры ночью. Эти болваны из болванов — Мохаммед настоял, что первую стражу он возьмет на себя — сыновья беглецов, ах, пусть их руки отвалятся, пусть пальцы отнимутся. Мохаммед прогонял проклятиями сон. Герои с гниющими усами, самые ничтожные из всех арабов, какие когда-либо разбивали шатер. Воистину, они черпают из источников подлости. Ранним утром погонщики бросали на него злющие взгляды, бормоча: Клянусь Богом! Клянусь Богом! Клянусь Богом! Смотри, юнец, если попадешься нам в руки в пустыне, мы тебя высечем как собаку. Пока светило солнце, Мохаммед следил, чтобы его дромадер не выходил из тени животных, несущих шейха Абдуллу и «демона», Саада.

На второй вечер сторожить выпало шейху Абдулле. Он развязал бинт. Боль была настолько сильной, что захотелось сунуть инфекцию в огонь. Может, влажная повязка, пропитанная в чайных листьях, облегчит муки. Надо было отвлечься, не важно чем, хоть перечислением звезд на небе, вначале по-латински, затем — по-английски. Скоро они прибудут в легендарную Медину. Город-убежище, защищенный от бабьих сказок, от чудовищ, от амазонок с козьими копытами и циклопов, которые в своем безумии сотворили немало геологических сдвигов в округе. Когда он попадет в Медину, родину — как доподлинно известно — всех мягкосердечных и добрых людей, то собственными глазами увидит, действительно ли гроб Пророка парит над землей. В кармазиново-красном хамайле, подаренном Хаджи Али, он вместо Корана носил часы и компас, перочинный нож и несколько карандашей. С таким оснащением не страшны никакие чудища, не только люди. Он чуть размял ноги. Как только сел, боль выстрелила вверх по ноге.

Встал Саад. Ему плохо спалось. Когда выполню все мои задания, повторял он, тогда и высплюсь. Он поставил на огонь чай и присел на корточках рядом с шейхом Абдуллой. Для бедной событиями ночи хватило двух фраз. Он, конечно же, радуется возвращению, свиданию с близкими, спросил шейх Абдулла. Радуется, очень радуется, но эта радость преходяща. Зачем такие мрачные слова, Саад? Я счастлив, несколько недель, а потом вновь беспокоен, я придумываю, будто дела зовут и нужно уезжать. Я знаю, сказал шейх Абдулла, счастье дороги. Да, дорога, ее ничем не заменишь. Невзирая на невзгоды, но она заставляет сердце учащенно биться. Мы всадники между двух рубежей, и наша судьба — приходить и уезжать. И наши долгие надежды, добавил шейх Абдулла, вытягиваются над нашей краткой жизнью. Завтра, если так решит высочайший и славный Бог, я буду дома, но перед тобой, шейх, лежит еще длинная дорога. Я завидую тебе. Еще рано, не хочешь ли прилечь, я покараулю.

В дремоте шейх Абдулла думал о зеленом куполе. Проснувшись, он ощутил вокруг предотъездное настроение. А когда открыл глаза, то обнаружил Мохаммеда с его кармазиново-красным хамайлом в руках. Он пока не успел в него заглянуть. Почувствовав на себе взгляд, Мохаммед медленно оглянулся. Они смотрели друг на друга. Захваченный врасплох, Мохаммед попытался что-то, заикаясь, объяснить. Я не нашел свою священную книгу сегодня утром, для молитвы, и был не очень уверен в одной строке. Какая сура, мой юный друг, может, я помогу? Сура о взаимном обманывании. Шестьдесят четвертая. Почему ты считаешь суры? У нас в Индии так принято, мы любим числа, в конце концов, именно мы их придумали. Действительно. Какую строку ты не можешь вспомнить? В тот день, когда Он вас соберет для дня собрания, это — день взаимного обманывания, так она начинается. Ты хочешь знать продолжение? Нет, это я знаю, но в следующей строфе я не совсем уверен, ее я хотел прочитать, простите, что не спросил вашего разрешения, вы еще спали. И не нужно, Мохаммед, это делает тебе честь, что ты пожелал немедленно устранить свою незнание. Я скажу тебе ее, эту строку, которую ты не мог вспомнить. Лучше из уст друга, чем с листа, не правда ли? А те, которые не уверовали, и считали ложью Наши знамения, — это обитатели огня, вечно пребывающие в нем. И скверно это возвращение! Правильно, да возблагодарит вас Бог, как только мог я позабыть? Не печалься. Ты очень добросовестен. Подай-ка мой хамайл. Нам надо собирать вещи. Караван вскоре тронется в дорогу.

* * *