Собиратель миров - читать онлайн книгу. Автор: Илья Троянов cтр.№ 47

Так учил шейх Мохаммед своего ученика шейха Абдуллу, в передней комнате каирского вакалаха, но был готов, как громко и многократно объявил ему в конце встречи, последовать за ним повсюду, вплоть до темной стороны горы Каф.

* * *

Это только вопрос терпения, надо дать время языку, и он акклиматизируется, он будет вытягиваться и распрямляться под нёбные и гортанные, астматические звуки. Тело будет раскачиваться при возвышениях и понижениях текучей декламации. Правая рука будет заниматься тем, что правильно и чисто. Он будет пить сидя, тремя благодарными глотками. Касаться бороды при удивлении и размышлении. А всякая надежда, всякая мысль о будущем будет облечена в иншаллах. Он свыкнется, что он, по зрелому размышлению — пуштун, родившийся и выросший в Британской Индии и потому сроднившийся с хиндустани сильнее, чем с диалектами афганских предков. Он свыкся, это стало привычно, естественно. Как же далеко он продвинулся с тех пор, когда молодым студентом пытался самостоятельно разобраться в арабском письме, с гордостью демонстрируя испанцу, как бегло научился уже писать. Но вместо похвалы снискал насмешку, когда сеньор с одним из этих драпированных иберийских имен указал ему, что начинать строку вообще-то нужно справа. В Оксфорде не было занятий арабским языком, не было никакой альтернативы для латыни, исковерканной старичьем, не терпевшим ни единого слова поперек.

Гораздо труднее соответствовать ожиданиям в роли дервиша. От елейных речей нет никакой пользы. Столь же неподобающе выглядит сдержанное и обдуманное поведение. Он должен представать грубым и неотесанным, он — не верноподданный цивилизации, он презирает мелкие людские заботы, отрекшись от рационального порядка. Близость к Богу нельзя измерить на весах, пригодных для базара. После утренней молитвы он поет зикр, пока его самоотверженность не закипит, а его крики не впечатаются в сонные уши соседей. Кто встает ему на дороге, тому бросает он мрачный взгляд, полный скрытых угроз. Он не упускает возможности для гипноза послушных, а когда они теряют волю, то требует от них поступков, разоблачающих их смехотворность. Уроки дервиша болезненны для мелких умов и лавочников. Не ожидая долго, он возвращает загипнотизированного к обычной жизни и требует, чтобы тот прилюдно подтвердил свое доброе самочувствие. Исцеление должно уравновешивать магию.

* * *

Удивительно, как быстро он в Каире смог стать востребованным врачом. Вскоре после прибытия он подсел к носильщику на заднем дворе караван-сарая, капнул в его мутный глаз раствор нитрата серебра и шепнул, он — шейх Абдулла — никогда не возьмет денег с того, у кого их немного. Сам понимаешь, дервишу подобает добыча пожирней. На следующий день носильщик постучался к нему и поблагодарил — глазу стало гораздо лучше — а позади стоял его друг, который принес с собой другую хворь. Шейх Абдулла выдал пару пилюль, состояние больного улучшилось, а с ним — и слава нового лекаря. Дверь в его переднюю комнату — в заднюю он никого не пускал — осаждали теперь жалкие личности, которые и после выздоровления приходили к врачу, чтобы вытребовать у него средства на поддержание спасенной им жизни. Из-за чего он приходил в ярость, в страшную ярость, и требовательные посетители спешно прощались, пока, наконец, дервиш не догадался, что может не только устранять порчу, но и насылать ее.

Когда народ сделал его известным, потянулись и более состоятельные пациенты, кто первыми решились оценить правдивость слухов. Его позвали в один знатный дом, и он чуть не совершил грубейшую оплошность, если бы не встретил на заднем дворе Хаджи Вали, который удивился, куда это врач отправляется пешком. Торговец заверил его, что согласно его положению, он должен потребовать слугу с лошаком, чтобы те проводили врача в дом больного, даже если тот живет за углом. Один из моих людей будет вашим посыльным, предложил Хаджи Вали, тут же подозвав бездельничавшего слугу.

По пути в знатный дом, как он узнал со временем, было крайне важно побольше выведать у слуги богача — а тот не мог отказать в ответе строгому дервишу. Знание семейных отношений и душевного настроя — это уже половина лечения. Его появление было смиренным, он кланялся всем присутствующим и подносил правую руку к губам и ко лбу. Если его спрашивали, чего он хочет пить, он требовал такого, чего точно не могло оказаться в доме, чтобы потом удовольствоваться кофе и кальяном. Вначале он проверял пульс пациента, осматривал его язык, затем заглядывал в зрачки. Он подробно расспрашивал его и демонстрировал собственную ученость. Он обрамлял свои выступления то греческим, то персидским, или по крайней мере, если его знаний не хватало, украшал речь персидскими и греческими суффиксами. Пациент без умолку говорил о своих недугах — диагноз сводился ко временному ослаблению одного из четырех состояний духа, на что врач из Индии прописывал что-нибудь основательное и плотное: дюжину солидных хлебных пилюль, смоченных в соке алоэ или настое корицы, против диспепсии богачей, не забывая «во имя Бога» добавить какую-нибудь болезненную терапию «Милостивого», как например, регулярно тереть кожу «и Милосердного» щеткой из конского волоса. Венцом лечения были препирательства о вознаграждении. Врач требовал пять пиастров, пациент возмущался, врач оставался непоколебим и, наконец, пациент, браня безграничную алчность индийца, бросал на пол монеты, вновь возмущаясь, даже подвергая сомнению свое выздоровление, и завершал выступление: мир земной — это падаль, а те, кто алкают его благ — стервятники. Дервиш не мог потерпеть такое неприличное поведение: грозил, что не станет больше лечить, будет вечно избегать этот дом и не преминет рассказать другим мастерам врачевания о том, какие душевные обиды ему были здесь нанесены.

В конце концов ему надлежало оставить рецепт, он просил перо, чернила и бумагу, и затем писал витиеватым почерком, который терялся в собственных завитках… Во имя Бога… хвала Господину всех миров, лекарю, исцеленному… да будет мир в его семье и у его спутников… да пусть он потом возьмет меда, и корицы, и album graecum в равных, половинных долях, и возьмет целую долю имбиря, и изотрет, смешает с медовой смесью, и слепит шарики величиной с ноготь, и пусть ежедневно кладет один на язык, пока слюна не растворит его. Истинно, воздействие будет волшебно… и пусть он хранит себя от мяса и рыбы, от овощей и сладостей и от любой пищи, приводящей к вспучиванию и изжоге… и так он выздоровеет благодаря помощи Господа и врачевателя.

И да будет мир — вассалам!

Когда врач скреплял рецепт печатью своего кольца, в начале и в конце написанного, это означало успешное окончание визита, и прощание проходило при очевидном взаимном уважении.

* * *

Шерифу Маккаха

Абд ал-Мутталибу бин Халибу

и верховному кади

Шейху Джамалу

Желаю сообщить моим уважаемым братьям в исламе о наших исследованиях касательно британского офицера Ричарда Фрэнсиса Бёртона, совершившего два года тому назад хадж, как мы полагаем, с намерением собрать информацию о Хиджазе и святых городах. На основании его подробных описаний нам удалось разыскать несколько мужчин, которые с ним путешествовали и провели вместе множество дней и месяцев, которые его даже принимали и обслуживали в собственных домах в аль-Мадинах и аль-Макках, да возвысит их Бог. Мы намереваемся допросить этих людей, чтобы получить разъяснения о богохульнике. Мы не представляем себе, что данные опросы могут проходить вне вашего присутствия и рассматриваем вашу мудрость как желанного советника.