Человек отменяется - читать онлайн книгу. Автор: Александр Потемкин cтр.№ 100

— Я люблю себя, но без крайностей. Отмечаю собственные слабости даже с некоторым удовольствием. Эгоизм не вылепил из меня типа, который сходит с ума от понимания своей непреодолимой смертности. Если бы позволялось несколько раз умереть, я с большим удовольствием отходил бы по несколько раз на дню и оказался бы чемпионом по погружению в мир иной. Должно быть, чрезвычайно забавно умереть, чтобы появиться вновь.

— Я так и думал. Внутри вас живет самоубийца, — оживился Григорий Ильич. — О, это очаровательные люди. Впрочем, обычный глаз человеческий их никогда не различит. Но у меня такие способности есть. И я вижу его в вас. Чудной он, ваш самоубийца. Выглядит как будто спросонья, рассеян, даже вроде еще не до конца понял свое земное положение. Такой человек очень быстро принимает решение… И руководствуется им до самого финиша! Поэтому он и любопытен, и страшен, и интересен. Кажется, готов спросить: а почему ты, человек, решил вдруг вылезти из животного? Что, разве в нем тебе было хуже? Спокойствия ощущал меньше, чем теперь? Нынешняя среда оказалась менее агрессивна, чем прежняя? Скажите мне, у вас были уже попытки наложить на себя руки?

— Да нет, с чего вы это взяли? Чушь… — искренно удивился Гусятников. — Я ощущаю себя хозяином жизни, и подобные мысли не приходят мне в голову. Умереть я еще успею, а успею ли насытиться жизнью? Вот вопрос, который пока меня волнует…

— Странно, а мне сдается, у вас такие попытки уже случались. Правда, я не стану спорить, полностью доверяю вашей памяти. Но все же что-то такое у вас уже бывало. Вспомните, Иван Степанович. Поройтесь в прошлом.

— Да что ты пристал? Сказал же тебе, ничего похожего у меня не было.

Но тут на ум пришли несколько эпизодов, и Гусятников засомневался в своей искренности. «А действительно, что-то такое ведь уже бывало. Припоминается, что даже приятное возбуждение испытывал», — мелькнуло у него в голове.

— А что вы так рассердились и тут же вдруг приуныли, как будто что-то вспомнили? Ведь вспомнили же? — произнес Григорий Ильич еле слышно, и даже с каким-то соболезнованием.

— Ну да, да, вспомнил. Но это было все же несколько другое. Некий экстрим, случайный эпизод, желание пощекотать нервы, не более. А у тебя что, есть способность чужие мысли считывать?

— О, не заблуждайтесь Иван Степанович. В этих ваших эпизодах голос из подсознания призывал вас к суициду. Манил на яркий спектакль сострадания к собственной персоне. Это ведь обязательная интеллектуальная пища многих страждущих. Без нее существовать невозможно. Вот я, например…

— Не надо, не надо ничего рассказывать. Довольно жестокости. Я достаточно навидался картин расправы с людьми в «Римушкине». Поджаривать почти клокочущее сердце! Брррр! Угадываю твои надрывающие душу способности: через безумное отчаяние и беспредельную черствость пытаться сотворить инструментами насилия божественную красоту свирепости.

— О, господин Гусятников, вы забываете главное — в природной основе человека лежит звериная ментальность. Она приглушена внешними факторами, затушевана религиозными и светскими порядками, притаилась в шелковых нишах потребления. Отними у человека мишуру цивилизации, а такое может произойти в одночасье, и в нем моментально проснется хищник! Почему в тюрьмах, лагерях, казармах беспредел насилия! А театры военных действий? Вспомните Балканы, Чечню, Ирак — там насилие и жестокость чудовищны по формам! Человека держат в узде законы и погода. Без этих двух составляющих маска срывается и перед нами предстает чудовище.

— Погода? — с удивился Иван Степанович.

— Известно неимоверное количество случаев, когда люди, попавшие после кораблекрушения в малонаселенные места, начинали поедать друг друга. Или возьмите Кавказ, Урал, Памир — известны факты людоедства среди тех, кто заблудился в горах. А если непогода станет не эпизодическим, а повсеместным явлением? И поставит перед человеком вопрос: жизнь или смерть? О, человек на многое будет способен. Он в непогоду станет покушаться даже на самого себя, отрезая от своего тела куски мяса, не говоря уже о своих детях и родителях, которых начнет поедать, причмокивая. Кто съел известного капитана Джеймса Кука? Ведь не хищники, а люди! Вы же в «Римушкине» сами убеждались, на какие мерзости и жестокости способен человек. Для этого и затевали ваш эксперимент. Надо же, придумать такое! Зачем? Неужели за свою жизнь вы не смогли убедиться, что разбудить в каждом из нас зверя проще простого? И разум тут ни при чем, чувства сильнее, с ними не поспоришь. Достаточно только подбросить идею грядущей жизни, лишенной даже самого минимального комфорта, идею убогого существования в землянке, в лесу, без тепла, провизии, в агрессивной среде, — и девяносто девять с половиной процентов населения в одно мгновение явят свое звериное начало.

Тут Проклов безнадежно махнул рукой — дескать, о чем говорить, если все уже давно понятно. Потом отпил кампари, пристально взглянул на Гусятникова и равнодушно заметил:

— Неплохое пойло, но водка намного лучше!

Впрочем, он тут же вернулся к прежней теме:

— У меня самого возникало желание на шею веревку набросить. В себя-то я без ума влюблен с раннего детства, но жизнь больно тоскливая и сиротская. Так я был уже близок к кладбищенскому двору, как тут один старый каторжанин посоветовал мне весьма эффективное лечение. «От суицида можно избавиться лишь убийством. Выбери себе жертву, кокни ее, и от твоего болезненного наваждения след простынет. Да и вообще, чтобы желание наложить на себя руки больше никогда не возникало, не пытайся гасить в себе страсть кого-нибудь пришить. Как только понудишь себя остановиться и безвольно опустишь нож, так в сознании тут же возникнет желание удушить самого себя. Действуй, действуй! Иначе свидимся под могильной плитой. Мне уже немного осталось». Я так и поступил. И нисколько об этом не жалею. Ведь нет ничего более мучительного, даже унизительного, чем всей душой, чувствами и помыслами обожать человека, но быть убежденным, что он этого недостоин, ему грош цена, а его место на погосте. Может быть, чтобы избавиться от дурных наваждений, вам стоило бы на тот свет кого-нибудь все же отправить? Так, долго не раздумывая. Навязчивые химеры быстро исчезнут. Если прислушаетесь к моему совету, я готов помочь. Вы человек не молодой, сами в этом давеча убедились, рука, видимо, уже ослабла, а у меня силенки сохранились, на киче мускулы регулярно качал. Назовите жертву, проведем общую мозговую атаку, наметим, как решить эту задачку. Опыт в таких делах у меня значительный. Всегда готов поучаствовать.

«Что, он за мной шпионит?» — пронеслось в голове у Ивана Степановича. Возникло острое желание избавиться от общения со своим крепостным, и одновременно родился план, который должен был заинтересовать Проклова.

— Григорий, благодарю тебя за желание помочь. Скажи мне, ты вернешься в «Римушкино»?

— Как вам будет угодно. Надо ли возвращаться? Есть дело?

— В моем сейфе небольшая сумма денег, около шестисот тысяч долларов. Гуманитарии из седьмого барака, писатель и критикесса, задумали взломать металлический ящик, чтобы похитить деньги. В этой заурядной истории меня интересовал бы неожиданный поворот: стычка между профессиональным разбойником, то бишь, тобой, и представителями, так сказать, культуры. Референту своему я велю не вмешиваться, а просто по-тихому заснять все происходящее на видеокамеру. И останется ли Лапский нейтральным наблюдателем, или займет чью-либо сторону? А может пожелает поучаствовать в ограблении самостоятельно и поработать на свой карман? Вдруг, появится и некая четвертая сила, даже пятая. Ведь у меня в поместье разношерстная публика.