— Красного винца не желаете?
— Нет, спасибо.
— Так вы, значит, журналист?
— Да.
Эступиньян бросил на Силанпу удивленный взгляд — журналист?
Принесли поднос с тремя чашками кофе и корзиночку с хлебцами.
— Отведайте наш знаменитый местный деликатес — жареные могольяс! Итак, чем могу быть полезен?
— У меня к вам вопрос: кому принадлежит зернохранилище «Уньон»?
— Зернохранилище-то? Доктору Анхелю Варгасу Викунье. Да вы наверняка его знаете! Очень почтенный сеньор, истинный труженик, как и все уроженцы нашего города. Надеюсь, ваш вопрос не означает, что у него возникли неприятности?
— Напротив. Мы хотели знать имя владельца, чтобы у него не было никаких неприятностей, только и всего! А эту выпечку из отрубного теста делают здесь, в Чоконте?
— Да, восхитительно, не правда ли?
— Аве Мария, мой лейтенант! Да ради такой вкуснотищи хочется у вас навек поселиться!
Подытоживая свой визит в полицейский комиссариат Чоконты, Силанпа обнаружил, что заполнил пометками уже целый листок у себя в блокноте:
«Бильярдный бар „Лолита“. Лотарио Абучиха — по приблизительному подсчету, порядка 300 тыс. песо за ночной рейс Тунха-Чоконта — проверить, найти склад. Кика — в пятницу, пораньше. Зернохранилище Уньон — 60 мешков хлебопекарне Бойяка-Реал. Турецкая баня „Земной рай“. Доктор Варгас Викунья. Лейтенант Камарго — Чоконта».
На обратном пути в Боготу Эступиньян, долгое время хранивший молчание, вдруг заговорил:
— Позвольте поинтересоваться, сеньор Силанпа, вы назвались журналистом?
— Да, я работаю в «Обсервадоре».
— Вот черт, а я-то думал, вы из секретной службы!
— Какое там, чувак, у меня есть только один секрет — я завтракаю таблетками аспирина!
Когда они приехали в Чиу, Силанпа сказал Эступиньяну:
— Подождите меня с полчасика. Можете пока перекусить в этом ресторанчике. — Он подрулил к стоящей на тротуаре табличке с меню. — Мне надо повидать одного человека, с помощью которого мы раскроем это дело.
— Как прикажете, хефе! Вы позволите мне так к вам обращаться?
— Обращайтесь, как вам нравится! Я скоро!
Эступиньян расположился за столиком на террасе ресторана, а Силанпа отправился в алкоголический санаторий к Гусману. Он поднялся по лестнице на второй этаж, глядя через застекленный проем на умиротворяющее зрелище сада, стариков в инвалидных колясках, греющихся на солнышке возле фонтана, розовые и лиловые цветы бугенвильи, оплетающей здание по всему периметру.
— Ну и чертовщина получилась с этим Армеро! — Перед приходом Силанпы Гусман читал газеты и теперь его так и распирало от возбуждения. — Я предполагал что угодно, только не это! Истинно говорю вам, Колумбия — пропащая страна!
— А дальше будет еще хуже.
— Ни хрена себе! Куда ж еще-то хуже?
— Но я вам ничего не скажу! — Силанпа уселся на кровать и взял с тумбочки пожелтевшие от времени экземпляры «Тьемпо», «Эспектадора» и «Обсервадора». — И вообще я пришел к вам за помощью в деле убитого на Сисге.
Гусман вперил в него острый взгляд.
— Тогда расскажите мне все, что знаете, все, что видели! Подробно опишите место, где найден убитый, состояние трупа, все!
Гусман взял лист бумаги, карандаш и по ходу рассказа стал делать пометки и что-то чертить. Силанпа обрисовал ему участок берега озера, на котором обнаружили мертвеца, из чего были сделаны колья, потом перешел к Эступиньяну, бару «Лолита» и водителю грузовика. Закончил своей поездкой в Чоконту и всем, что перечислено у него в блокноте.
— Ладно, скоро сюда явится монашка кормить меня дерьмом в таблетках, так что вам лучше уйти. — Глаза Гусмана метали молнии. — Дайте мне несколько дней, чтобы переварить эту информацию.
— Спасибо, дорогой!
Опечаленный Силанпа вышел из палаты, проклиная свою наследственную слезливость, которая всю жизнь мешала ему бороться с собственными сантиментами.
8
Нанси принесла скоросшиватели в кабинет Баррагана. В рукавах сорочки доктора, сидящего без пиджака, поблескивали элегантные запонки в форме якорей. Казалось, даже воздух здесь был насыщен деловой энергией, от которой у Нанси похолодело в пятках, а другие части тела восторженно отреагировали каждая по-своему.
— A-а, спасибо! Присядьте, пожалуйста! — Все с тем же до предела озабоченным видом доктор указал ей на стул возле своего рабочего стола.
Некоторое время он молча изучал ксерокопии, затем вдруг заговорил со стальной ноткой в голосе:
— Сеньорита, хочу обсудить с вам и один вопрос, касающийся нашей конторы. Беседа будет носить частный характер, а потому прошу вас присоединиться ко мне во время обеда — здесь и стены имеют уши.
— Как вам угодно, доктор.
— Вы пойдете первой, а я подберу вас за углом. В двух словах дело заключается в следующем: я намереваюсь произвести ряд перестановок среди персонала, и мне требуется мнение именно такой особы, как вы. У вас еще не накопились предубеждения, но уже имеется первое впечатление обо всех нас, так что, несомненно, вы воспринимаете обстановку с большей ясностью, чем любой другой.
Нанси зарделась, колени у нее задрожали.
— Хорошо, доктор… Если смогу быть вам полезной…
— Только обещайте мне, что ни словом не обмолвитесь о нашей встрече с сеньоритами, что за дверью!
— Обещаю! — ответила она, гордая тем, что у нее с доктором есть общая тайна.
Нанси вышла из кабинета с румянцем на щеках. Трини и Нача тут же попытались испепелить ее взглядами, потом переглянулись и обменялись непонятными жестами, которые показались Нанси некрасивыми и вульгарными. Томате, как обычно, не отводил глаз от разреза у нее на юбке.
Нанси прошла на свое рабочее место и занялась приведением в порядок файлов в ящиках шкафа с документами, думая о том, что ей предстоит высказываться о людях почти незнакомых. Поэтому все время, остающееся до обеда, она украдкой наблюдала за ними, обдумывала их действия и пыталась создать у себя более или менее определенное мнение о каждом. В двенадцать тридцать Нанси встала из-за стола, взяла свой жакет и направилась к выходу, не говоря никому ни слова.
— Нанси, ты разве не будешь обедать с нами? — крикнула ей вдогонку Нача поверх своей пишущей машинки.
— Нет, меня ждет двоюродная сестра!
— А-а…
Она дошла до угла, убедилась, что никто за ней не следит, и быстро зашагала к торговому центру. Там остановилась у витрины и принялась разглядывать ткани, пока за спиной не раздался голос Эмилио Баррагана. Он открыл ей дверцу машины, и Нанси, прежде чем сесть, сняла жакет и аккуратно повесила себе на руку.