— Должно быть, это так, — сказала она. — Мой брат, Осмонд, никогда не называл его по имени. Он говорил просто об оценщике убытков.
— Мистер Блэк утверждает, что встреча с вашим братом носила совершенно рутинный характер.
— Тогда почему же брат был так расстроен? Он боялся прихода оценщика убытков, по-настоящему боялся. — Она повысила голос. — И когда я позвонила в последний раз, он все твердил: «Оценщик придет, оценщик придет». — Теперь она указывала на него рукой. — Вот эти люди мучили и запугивали эмоционально неуравновешенного пожилого человека, чья жизнь была практически разрушена. — Она встала. — Я считаю, что моего брата толкнул на смерть вот этот человек, присутствующий здесь, мистер Лоример Блэк!
Тут клерк закричал: «К порядку! К порядку!» следовательница стукнула молотком по столу, а миссис Вернон расплакалась. Лоример лихорадочно думал: это все Хогг, что же Хогг сделал такого, что наводило страх на мистера Дьюпри? Некоторым людям не под силу оказывается найти общий язык с Хоггом. Слишком уж он властен, слишком злую и мощную силу он представляет, этот Хогг… Слушание отложили на десять минут. Миссис Вернон помогли выйти из зала; чуть позже следовательница, как положено, признала вердикт о самоубийстве справедливым.
* * *
— Вот, — сказал Раппапорт, протягивая листок с адресом и телефонным номером миссис Вернон.
Лоример чувствовал потребность позвонить ей или написать, все ей объяснить, снять со своего имени, со своей репутации это пугающее пятно, а лучше всего — устроить так, чтобы Хогг сам сказал ей правду (это бы подействовало куда вернее). Раппапорт советовал ему вообще не вступать в контакт с этой женщиной, впрочем, с удовольствием сообщил Лоримеру ее координаты.
— Понятно, она убита горем, — доверительно рассуждал Раппапорт. — Они же ничего не хотят слушать, мистер Блэк. Я бы на вашем месте выбросил все из головы. Такое сплошь и рядом случается. Придумывают дичайшие, дичайшие обвинения. Здесь ничего не поделаешь. Впрочем, есть в этой женщине какая-то странная привлекательность.
Они стояли в вестибюле около кофеварочного автомата и пили горячую жидкость, которая из него выливалась.
— Нет, — продолжал Раппапорт философским тоном, — они хотят кого-то обвинить, понимаете, они просто испытывают в этом потребность. Причем свою вину готовы свалить на кого угодно, и обычно все их чудовищные обвинения обрушиваются на нас, полицейских. К счастью для меня, сегодня тут оказались вы. — Он хихикнул.
— К счастью для вас? — с горечью переспросил Лоример. — Да она же практически обвинила меня в убийстве.
— Вам следует обрасти более толстой кожей, мистер Блэк.
— Если это получит огласку, то под вопросом окажется моя профессиональная репутация.
— A-а, гоняетесь за дутой репутацией, мистер Блэк. Да не волнуйтесь вы так. В любом случае, приятно было снова с вами увидеться. Счастливо.
Раппапорт вразвалку, какой-то бандитской походкой, зашагал прочь, пробираясь сквозь толпу хулиганов, мелких мошенников и сутяг с ущербными лицами. Может, он не так уж и туп, в конце концов, с тревогой подумал Лоример, негодуя на Раппапортову самонадеянность, на его добродушную беспечность, и вдруг осознал, что в данный момент его ненависть распространяется на всех, без исключения, людей, населяющих планету. Но я-то невиновен, хотелось ему прокричать в лицо всем этим мошенникам, я-то не такой, как вы. Это Хогг снова меня впутал в грязное дело.
100. Философия страхования Джорджа Хогга. Хогг часто толковал об этой теории, она явно была ему по душе. «Для дикаря в джунглях, — говорил он, — для нашего предка-дикаря вся жизнь была сплошной лотереей. Любые его действия были обречены на риск. Но времена изменились, появилась цивилизация, возникло общество. И вот, с возникновением общества и с развитием цивилизации, этот элемент случайности, риска постепенно искореняется из человеческой жизни. — Тут он умолкал, оглядывался по сторонам, а потом спрашивал: — Есть здесь кто-нибудь, кто настолько глуп, что верит этому?.. Нет, друзья мои, жизнь устроена не так, жизнь не скользит ровно и гладко по тем колеям, что мы для нее проложили. В глубине-то души все мы прекрасно знаем, что наши предки-дикари были правы. Сколько бы нам ни казалось, что всё под контролем, что все случайности предусмотрены, все рискованные возможности учтены, — жизнь все равно подкидывает нам нечто такое, что — как сказано в мудрой книге — „обманывает все ожидания“. Именно это и олицетворяем мы, оценщики убытков. Это наша профессия, наше metier
[25]
, наше призвание: мы существуем лишь ради этой цели — „обманывать все ожидания“».
Книга преображения
Лоример, по-прежнему пребывая в мрачном и тревожном настроении, ехал в Чок-Фарм, в сторону дома Флавии. Он чувствовал, что ему просто необходимо увидеть ее снова, пусть даже тайком: вся эта история с Дьюпри живо напомнила ему тот первый день, то первое волшебное, похожее на сон, чудное виденье. Наверно, ему нужно было увидеть сейчас Флавию во плоти, для того чтобы убедиться в здравости своего рассудка, уверить себя в том, что не все еще перекосилось и вывихнулось в его жизни, которая день ото дня становилась все безумнее.
Он припарковал машину ярдах в тридцати от парадной двери дома Флавии и с бьющимся сердцем принялся ждать. Улица была обсажена липами, за которыми с обеих сторон тянулись престарелые, с шелушащейся штукатуркой, будто больные псориазом, дома, построенные некогда с большим размахом: у них были высокие эркеры, балконы и лестницы с балюстрадами, поднимающиеся от самой улицы. Но теперь все эти особняки, судя по плотным рядам дверных звонков, оказались поделены на квартиры, квартирки и жилые комнаты.
Утреннее нежно-голубое небо давно уже затянули облака, и вот теперь начал накрапывать дождь, постукивая в ветровое стекло. Лоример сидел сгорбившись, сложив руки, и некоторое время сосредоточивался на чувстве жалости к самому себе. Все словно сговорились против него: Торквил, нападение Ринтаула, Хоггова подозрительность, а теперь еще эти чудовищные обвинения миссис Вернон. Даже когда следовательница подтверждала первоначальный вердикт, Лоримеру показалось, будто в ее глазах проглядывает неприятная подозрительность… А Флавия — что с ней? Она с ним встречается, флиртует, целуется. Впрочем, тот поцелуй у ресторана был иным, совсем иного порядка, он наводил на мысли о каких-то важных переменах.
Он увидел ее спустя полтора часа. Она спускалась с холма, возвращаясь от станции метро, под зонтиком, в шоколадно-коричневой забавной шубке, с полиэтиленовым пакетом в руке. Он подождал, пока она пройдет мимо, а потом вышел из машины и окликнул ее.
— Флавия!
Она обернулась и удивилась:
— Лоример! Что ты тут делаешь?
— Извини. Просто мне захотелось тебя увидеть. У меня было столько неприятных…
— Тебе нужно уходить, тебе нужно уходить, — сказала она испуганно, то и дело оглядываясь через плечо на свой дом. — Он там.