Измеряя мир - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Кельман cтр.№ 51

Вебер поблагодарил. Его жена сделала книксен, но смущенной при этом не выглядела.

Ваши родители гордятся вами?

Очень надеюсь, что да, сказал Вебер.

Хорошо, зайдите на часок завтра после полудня, сказал Гаусс. Один час он ему уделит, а потом пусть проваливает на все четыре стороны.

Этого вполне достаточно, сказал Вебер.

Гаусс кивнул и направился к двери. Гумбольдт крикнул, чтобы он остался, ожидается прибытие короля, но он больше не мог, он смертельно устал.

Усатый начальник жандармерии перегородил Гауссу путь. Они пытались обойти один другого, то слева, то справа, некоторое время повторяя свои неловкие маневры, пока, наконец, не разошлись. В гардеробе стоял какой-то мужчина: окруженный студентами, все лицо в бородавках. Он громко ругался на швабском диалекте: естествоиспытатели, выскочки, никакого представления и никакой логики, бездари, звезды — это тоже всего лишь материя! Гаусс опрометью выскочил на улицу.

Его мучили боли в желудке. Правда ли, что в столице тоже есть дрожки, которые можно остановить и попросить доставить седока домой? Но поблизости ничего подобного не было. Одна только вонь. Дома он уже давно бы лежал в постели, и хотя ему не хотелось видеть Минну и слышать ее голос, и вообще ничто не заставляло его так нервничать, как присутствие супруги, сейчас ему все равно ее не хватало, исключительно в силу привычки. Он потер глаза. И как это он вдруг стал таким старым? Ноги плохо ходят, глаза плохо видят, и думать он стал очень медленно. Старение — в этом не было ничего трагического. Скорее что-то комичное.

Он сконцентрировался и попробовал вспомнить во всех деталях тот путь, который проделала до того карета Гумбольдта от пакгауза № 4 до Певческой академии. Он не смог вспомнить всех поворотов, но направление угадал верно: наискосок влево, значит, на северо-восток. Дома он сразу бы сориентировался, стоило только поглядеть на небо, но в этой клоаке даже звезд не видно. Гасящий свет эфир. Если здесь жить, то можно и не до такой чепухи додуматься!

Гаусс оборачивался на каждом шагу. Он боялся бандитов, собак и грязных луж. Он боялся того, что город так велик и что он никогда отсюда не выберется, запутается в нем, как в лабиринте, и никогда не вернется больше домой. Но нет, этому нельзя поддаваться! Город — это всего лишь дома, и через сто лет самые маленькие будут больше этих, а через триста — он наморщил лоб, это не так-то легко — рассчитать показательную кривую роста, когда нервничаешь, тебя охватывает тоска и у тебя болит живот, — так вот, лет через триста в большинстве городов людей будет жить больше, чем сейчас во всех немецких государствах [9] вместе взятых. Люди, они как насекомые, живущие в сотах, занимающиеся низменным трудом, производящие детей и умирающие, когда придет их время. Естественно, трупы придется сжигать, никаких кладбищ не хватит. А как быть с экскрементами? Он чихнул и спросил себя, уж не заболел ли он снова.

Когда через два часа появился хозяин дома, он нашел Гаусса в глубоком кресле: трубка во рту, ноги на маленьком мексиканском столике из камня.

Куда это вы так внезапно исчезли? воскликнул Гумбольдт. Вас искали, даже предполагали худшее, к тому же буфет был превосходный! И король был очень разочарован.

О буфете ему остается только сожалеть, сказал Гаусс.

И что это за манеры такие? Многие люди приехали специально. Нельзя же себе такое позволять!

Этот Вебер понравился ему, сказал Гаусс. А проглатывающий свет эфир — полная чепуха.

Гумбольдт скрестил руки.

Occam's razor, [10] сказал Гаусс. Число необходимых для объяснения предположений должно оставаться минимальным, насколько это возможно. Между прочим, пространство хотя и пустынно, но имеет искривленную поверхность. Звезды двигаются по весьма загадочному небосводу.

Опять снова-здорово, сказал Гумбольдт. Астральная геометрия. [11] Он удивляется, что такой человек, как Гаусс защищает это более чем странное направление.

Он и не делает этого, сказал Гаусс. Он давным — давно решил, что никогда не будет ничего публиковать на эту тему. У него нет желания подвергать себя насмешкам. Слишком многие люди принимают свои привычки за основные законы мира. Он выпустил к потолку два кольца дыма. Что за вечер! Он чуть не заблудился, с трудом нашел сюда дорогу, а чтобы его впустили, трезвонил на весь дом, пока не перебудил ленивую прислугу. Второй раз по этим грязным улицам он не пойдет ни за что на свете.

По-видимому, он сделал большой круг, резко сказал Гумбольдт. Он уверяет его, что есть и более грязные улицы. И огромной ошибкой с его стороны было взять и уйти, когда собралось столько людей, с которыми можно реализовать любые проекты.

Проекты! фыркнул Гаусс. Разговоры, планы, интриги, светские беседы с дюжиной князей и сотней академий, прежде чем где-нибудь разрешат установить барометр. Так наука не делается.

Ах, воскликнул Гумбольдт, наука! А что же тогда наука?

Гаусс не спеша курил трубку.

Человек в одиночестве за письменным столом. Листок бумаги перед ним, неплохо бы еще телескоп перед окном, когда небо ясное. И чтобы этот человек не сдавался, пока не докопается. Вот это, пожалуй, и есть наука.

А если этот человек отправится путешествовать?

Гаусс пожал плечами.

То, что прячется где-то вдали, в пещерах, вулканах или рудниках, это все случайности и не столь важны сами по себе. Мир они не объясняют.

Этот человек за письменным столом, сказал Гумбольдт, нуждается, конечно, в заботливой жене, она согреет ему ноги и сварит для него еду, а также в послушных детях, они чистят отцу его инструменты, и в родителях, пекущихся о нем, как о ребенке. И в теплом доме с надежной крышей, укрывающей от дождя. И в шапочке, чтобы у него никогда не болели уши.

Гаусс спросил, кого он конкретно имеет в виду.

Да нет, это он так, что называется, вообще.

Ну что же, в таком случае нельзя не признать, что да, сам он во всем этом нуждается и даже больше того. А как иначе прикажете человеку все это выдержать?

Вошел слуга, уже в шлафроке.

Гумбольдт спросил, что это за новые порядки, разве нельзя постучаться.

Слуга протянул листок бумаги, пояснив, что это, мол, только что передали, принес уличный мальчишка. Похоже, нечто важное.