Многие знания — многие печали - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Сергей Литвиновы cтр.№ 52

– И они дали? – недоверчиво спросила Варя.

– Да! Причем наличными. И очень много. Я ничего подобного не ожидала.

– Сколько?

– Сорок тысяч долларов! Притом они сказали, чтобы на двадцать тысяч мы купили квартиру в поселке Благодатном нашей области. А еще двадцать – положили в банк и тратили их на мальчика, чтобы он ни в чем не нуждался. Мы все сделали, как они сказали: жилье в поселке купили, переехали, оставшиеся доллары в банк поместили. Правда, это как раз перед кризисом было, банк лопнул, мы потом еще три года деньги эти оттуда выручали и получили в итоге в рублях по старому курсу: один к шести… Поэтому прожить безбедно на чужие денежки нам не удалось, пришлось мне работать…

– А Игорек? Когда он-то появился?

– Когда они там в особняке все денежные и деловые вопросы порешали, принесли мне документы на усыновление, все оказалось в порядке, и потом только мальчика мне показали. Ой, такой красивенький, маленький, беленький, – очи Сырцовой наполнились слезами, – подошел ко мне и спрашивает так серьезно: «Ты теперь будешь моя мама?»

– А где он раньше жил? В этом особняке?

– Нет, что вы! Как они мне объяснили и Игорек потом обмолвился, жил он в интернате, они сказали, для одаренных детей, я запомнила, потому что подумала: как они могут понять, что детишки трехлетние – одаренные?

– Скажите, а ваша подружка, Лена Пална, она как? Ей-то ребеночка дали усыновить?

– Вы представляете – нет. Мы с ней встречались, когда из Нарочинска в Благодатный перебирались, устроили вроде как отвальную. Но она выглядела на меня обиженной – будто я виновата, что у меня получилось, а у нее нет. Разговаривала сквозь зубы. И больше мы с ней не виделись.

– Вот вы про людей, что усыновлением занимались, говорите: «Они». Но они, наверное, какую-то организацию представляли? Визитные карточки, может, вам давали? На особняке том название фирмы висело?

– Нет, ничего такого.

– А как вы с ними общались? Как называли их?

– Один, самый главный, был Владимир Петрович. Фамилию он сказал, но я не очень расслышала и не запомнила. То ли Ухин, то ли Ухов, то ли Летов. Секретарша была, Галочка, в возрасте дама. Другие товарищи, чином поменьше – их я совсем не запомнила, но все – мужчины.

– А потом? Они в вашей жизни появлялись? За Игорьком, за его успехами следили?

– В том-то и дело, что нет! Как мы с мальчиком из столицы уехали, больше – ничего. Ни звонка, ни письма, не приезжал от них никто. Больше того: когда у нас проблемы начались с деньгами, что в банке зависли, я по телефону, который они оставляли, позвонила. Мне автомат сказал, что номер не существует.

– А в столицу больше не ездили? Особняк тот снова найти не пытались?

И тут, видимо, Варя превысила лимит вопросов, которые одна случайная знакомая может задавать другой, потому что Сырцова всколыхнулась:

– А что это вы все выспрашиваете?!

У Кононовой ответ был готов:

– Я, знаете ли, следователь из СКР. Мы расследуем дело о разбойном нападении на вашего сына.

Следующий вопрос тоже предполагался:

– А вы думаете, оно связано с его детством?

– Кто знает, – развела руками Варя. – Говорят, все в этом мире одно с другим связано. Значит, вы не знаете, как найти людей, которые занимались тогда усыновлением вашего Игоря?

– Наверное, нет.

– И ничего у вас не осталось? Клочка бумаги с их телефоном?

– Боюсь, что нет.

– Тогда давайте мы с вами картинки посмотрим.

Кононова открыла на смартфоне панорамы Большого Петровского переулка. Стала одну за другой предлагать свидетельнице фотографии размещавшихся там домов. Среди них и старомосковские особняки в два и три этажа были, и реставрированная церковка, и доходный дом – шестиэтажный, прошлого века. Торчала и непонятно зачем вписанная сюда, в самое сердце Белокаменной, панельная двенадцатиэтажная башня брежневских времен и той же поры офисная пятиэтажка. На одну из фотографий Сырцова уверенно указала:

– Это было здесь.

Адрес значился: Большой Петровский переулок, шесть. Уже кое-что. Хоть какой-то след.

Тут Игорь, смирно лежавший на койке, простонал что-то – тихим, тонким голосом.

Он был Стрельцовым. Хоть и удивительно, но никто вокруг не считал по-другому. Ни ближайший друг Козьма, ни тренер Качалин, ни другие парни из сборной СССР. Он с ними тренировался на базе, спал в пансионате, играл в настольный теннис и волейбол. И что с того, что он был самый молодой: ребята его уважали. Все-таки центр нападения. Когда недавно в Берлин на товарищеский матч ездили, он тамошней сборной три мяча влепил.

А сам он постоянно чувствовал утекающее время. Было ощущение, что надвигается нечто грозное. И он даже знал – что именно, но не помнил, когда оно случится. И, казалось, нет сил это предотвратить. Он отказался от любой выпивки. Слава богу, в сборной был сухой закон. Но кто хотел, лазейки находили. А он помнил, что ему еще в Благодатном рассказывал тренер Петров: многие руководители команд, особенно раньше, игроков за выпивку хоть и песочили, но никогда не отчисляли. Потому что если выгонишь выпивоху – кто играть будет, результат давать? И потом: многие (Стрельцов в том числе) после пьянки даже лучше играли, потому что чувствовали свою вину, заглаживали ее. А тут над ним парни, даже Козьма, посмеиваться стали: «Совсем ты, Эдик, монахом заделался! Ни рюмочку не выпить, ни к девчонкам сбегать! В монастырь, что ль, готовишься? Только знай: футбола там нет!» Он не обижался на подначки. Он твердо решил: изменить историю – и, главное, свою собственную судьбу.

Один раз только чуть не засыпался. На другом. И вот тут точно могли из команды выкинуть – дело суровей, чем пьянка, оказалось. Раз их должны были повезти (перед самой Олимпиадой дело было) на Красную площадь в Кремль. В том числе и в Мавзолей, говорили, поведут. И ребята все очень серьезно к мероприятию отнеслись, даже смешно было на их благоговейные лица смотреть. Обычно в Мавзолей очередь как минимум на четыре часа стоит, надо заранее занимать. А тут – сборная СССР все-таки! – обещали провести без очереди. И ближайший друг Козьма с придыханием даже говорит: «Ах, неужели я увижу наконец великих Ленина и Сталина? Говорят, они там как живые лежат». А он, которого все принимали за Стрельцова, расслабился да и брякнул: «Ой, а усатого таракана оттуда еще не выкинули?» Козьма, конечно, в лице переменился – но он бы его все равно не сдал. На беду, услышал реплику помощник администратора. Ох, он и взвился! Грозил на комсомольское собрание вынести, в бюро горкома написать! Еле-еле его они с Козьмой успокоили, обещали сувенир из Франции привезти. И то хорошо, что больше никого свидетелей не было, а верный друг сказал, что он будет утверждать, что ничего не слышал. И сам Эдик заявил: а я ничего и не говорил! Потом они с другом этот эпизод даже не обсуждали. Замяли, как говорится, для ясности. Но непонимание между ними осталось.