– Как успокоить? Про рай рассказывали? – спросил Страшилин.
Сестра Римма глянула на него своими темными глазами.
– Придет такой час, когда и вы не захотите слышать ни про рай, ни про ад, – изрекла она. – Это час истины. И он ко всем к нам приходит. Некоторые стараются предугадать – когда. Обращаются к гадалкам, к экстрасенсам. Но другие пытаются, как бы это сказать – отсрочить… да, отсрочить неизбежное. Так вот и Илья Ильич тоже… Он порой спрашивал: может ли быть смерть милосердна? Может ли она повременить, чуть обождать?
Катя слушала сестру Римму с напряженным вниманием. Что-то есть во всем этом… во всех этих ее словах – таких туманных и вроде как отвлеченных.
– Так не отсрочил он ничего, – сказала она, – его убили.
– Не повезло старику, – ответила сестра Римма просто, – а можно мне, в свою очередь, вам задать вопрос?
Страшилин кивнул, он записывал показания в протокол.
– Вы что же, меня и сестер в его убийстве подозреваете?
– Мы расследуем дело, – ответил Страшилин. – Вы и сестры Пинна и Инна в числе тех, с кем потерпевший Уфимцев имел непосредственный контакт.
– Но ни я, ни сестры старика не убивали, – сказала сестра Римма. – Как нам убедить вас в этом?
– Мы расследуем дело, – повторил Страшилин. – Вот показания записываем свидетелей – видите, тут у меня надпись «Протокол допроса свидетеля». Вы проходите по делу как свидетель. Я еще спросить вас хотел.
– Я слушаю внимательно.
– Вы патронируете приют для детей, чьи родители находятся сейчас в местах заключения.
– Монастырь патронирует.
– Но вы, так сказать, куратор этого приюта от монастыря. Именно вы – сестра Римма.
– Да, это один из моих обетов послушания – заниматься организацией приюта для бедных детей.
– И спонсоров вы нашли, да?
– Приложила много усилий для поиска.
– Нет ли среди спонсоров прежних знакомых вашего отца?
– Есть, – ответила сестра Римма, – что толку скрывать от полиции? Вы все равно узнаете. Есть такие люди. Да, в прошлом судимые… Многие сейчас уже очень пожилые, и они богаты. Это самое главное. У них есть деньги и желание помогать. Дети ведь не виноваты, что их родители в тюрьме.
– Да, конечно, – кивнул Страшилин. – А вот часовня…
– Какая часовня?
– Та, что в Каблуково.
– А при чем тут часовня?
– Вы вроде как взяли на себя все бремя хлопот в районной администрации по поводу выделения участка и строительства.
– Монастырь хотел построить часовню, – кивнула сестра Римма, – в Каблуково уже готов план новой застройки и реорганизации. Там построят таунхаусы и коттеджи через несколько лет. Тогда цены на землю взлетят невообразимо. А сейчас там земля дешевая, ну и… Надо воспользоваться моментом и построить сейчас.
– Да, логично, и вы искали и нашли спонсоров?
– Я нашла, – ответила сестра Римма. – Там не такие уж крупные расходы на строительство.
– Место-то чудно называется: Смерть майора.
– Да, я тоже слышала. Люди порой называют места странным образом.
– А я часом подумал, не в честь ли покойной Надежды Крыловой вы там часовню воздвигли?
– Никогда не слышала ни о какой Надежде Крыловой. А кто она?
– Майор ОБХСС. Боролась с расхитителями тогдашней социалистической собственности.
– Да? Но это случилось, наверное, очень давно?
– Ужасно давно, – ответил Страшилин. – Вот, пожалуйста, прочтите протокол и распишитесь.
Глава 36
Белые цветы
– Не стала прикидываться овцой, в некоторых вещах призналась весьма цинично эта сестра Римма – Маргарита Полторак-Мурина, – подытожил Страшилин, когда они покинули комнату для паломников и шли по монастырскому двору к машине. – Посчитала, что лучше частично поведать нам правду.
– Частично? – переспросила Катя.
– А вам так не показалось разве? Тут – правда, тут – не совсем правда.
– Про отца, что ли, мафиози?
– Да нет, не про отца… Кстати, кликуха у него занятная. Для такого босса даже немножко смешная, оскорбительная – Везунчик. Но это не оскорбление, это у них в мафии констатация факта – ну, типа Япончик… Витя Мурин – везунчик. Интересно, в чем именно ему так повезло, что это даже на кличке уголовной отразилось?
– Я не поняла из ее ответов, где там не совсем правда, – призналась Катя. – В том, что она не убийца? И сестры послушницы тоже не убийцы?
– Возможно, – ответил Страшилин, – или тут еще что-то… Что-то кроется под всем этим.
– Под чем? – Катя недоумевала.
– Заметили, как она про рай и ад говорит? И еще – я все удивлялся, мало от них что-то слов слышно про Господа. Ну, я сначала подумал – это правило такое: не поминай имя Господа всуе, особенно в разговорах с полицией. Но нет, тут что-то иное. С другой стороны, я с монашками никогда прежде дела не имел и не знаю, как у них принято разговаривать. Но в один момент она как-то вся оживилась, встрепенулась, помните? Когда про смерть упомянула в связи с покойным Уфимцевым. Ну, что он, мол, пытался отсрочить… Хотя как это можно отсрочить? – Страшилин сел за руль.
Катя села рядом.
– Как это она сказала: час истины, что придет к каждому из нас, – продолжал Страшилин. – И не станем мы слушать ни про рай, ни про ад, потому что…
– Андрей Аркадьевич…
– Я дважды в своей жизни с этим столкнулся. – Страшилин словно не слышал, не замечал сидящую рядом Катю. – Сначала мой отец. Он болел тяжко. Кроме всего прочего мучила его аритмия. И вот в один момент он у меня потерял сознание, отключился. Упал. При аритмии сердце на миг останавливается, смерть… Я сунул ему в рот нитроглицерин и… Сердце опять включилось, часики эти наши внутренние… Отец глаза открыл и… Катя, бог мой, что я там увидел в его глазах в тот миг – бессмысленный животный ужас. Ужас смерти. Это длилось какую-то секунду, потом этот морок рассеялся. И второй случай – наша сотрудница из канцелярии. Она тоже упала вот так в беспамятстве. Тоже аритмия, и я… мы ее положили на стулья, начали в «Скорую» звонить. И тут она открыла глаза – то же самое я увидел и у нее: беспредельный ужас. Смерть смотрела на нас, а потом… сотруднице нашей полегчало. То есть она получила свою отсрочку.
Катя молча смотрела в окно – на осенний пейзаж, что проносился мимо машины. Она отметила, что едут они не в сторону Ярославского шоссе, а вдоль железнодорожных путей.
– Это дело очень сложное, – сказал Страшилин, – и одновременно может оказаться чрезвычайно простым. Мы только не видим пока всей картины в целом, лишь отдельные фрагменты.
– И какой фрагмент сейчас? – спросила Катя.