По крайней мере, в том виде, каком представляет его подавляющее большинство нормальных людей.
Нечто похожее — но весьма отдаленно — мелькало иногда на экране, если речь шла о жизни президентов и миллионеров.
Удивляться тут было не чему — теперь она была и тем, и другим.
Верилось слабо.
Нельзя сказать, что происходящее казалось ей сном.
Но и абсолютной реальностью оно — вроде как — тоже не было.
Так, нечто среднее между правдой и ложью.
Не ощущения пока, а смутные предчувствия.
Может — сбудутся, и тогда надо будет ко всему этому спешно привыкать.
А может — и нет.
И тогда — слава Богу, не слишком-то и поверила! — не придется мучительно возвращаться к действительности.
Хотя действительность, которая вот уже тридцать три года окружала Лолу Калмыкову, надо признать, была не такой уж страшной.
Она родилась в небольшом южном городе, с рождения была окружена любовью многочисленных родственников, и в первую очередь — мамы. Красавицы, талантливой, как говорили, балерины, вынужденной после рождения дочери покинуть сцену, довольствуясь скромной должностью руководителя танцевального кружка в городском Доме пионеров.
Потом следовала, бабушка — тоже, в прошлом, актриса, правда — драматическая, отыгравшая на сцене местного театра целую вечность — пятьдесят, без малого, лет.
Потом — целая плеяда «двоюродных» — бабушек, дедушек, тетушек, дядюшек, сестер и братьев.
Семья была веселой, дружной, хотя немного безалаберной.
Жили одним днем, ценности духовные ставили много выше материальных, и потому, наверное, испытывали вечные затруднения с деньгами.
Но — не унывали.
Дети в такой обстановке чувствовали себя комфортно.
Единственным семейным «изъяном» было отсутствие Лолиного папы.
Сначала, когда Лола была еще маленькой, но уже начала теребить родственников вопросом: «А где мой папа?», делая при этом ударение на слове — мой — у других детей в семье папы были — ей говорили, что папа уехал в командировку.
Что, собственно, означает таинственная «командировка», Лола не знала, но само слово ей нравилось, и это обстоятельство легко мирило девочку с отсутствием папы.
Позже, когда объяснять затянувшуюся командировку, было уже сложно, бабушка торжественно и скорбно объявила Лоле, что папа был военным и погиб на афганской войне.
Мама при этом отрешенно молчала.
Новую версию Лола приняла также легко, как и предыдущую.
Папу, ей было, отчего-то, совсем не жаль, зато стало жаль маму. Теперь Лола страстно мечтала, чтобы мама, наконец, перестала горевать о нем, и вышла замуж.
Заполучить папу — пусть и не родного — все же хотелось.
Но замуж мама так и не вышла.
Лет в четырнадцати от роду Лола вдруг поняла, что и вторая, бабушкина, версия про папу — «афганца» не выдерживает критики.
В доме не было ни оной фотографии героя.
Ни одной вещи, напоминавшей о нем.
Не было писем.
Семья не получала пенсии, которая — Лола интересовалась этим вопросом специально — полагалась если не матери, то уж, по крайней мере — ей, дочке.
Словом, аргументов накопилось достаточно и однажды, со всей беспощадностью детского максимализма, она потребовала ответа.
Бабушка пыталась что-то сказать, но мама остановили ее слабым движением руки.
— Да. Он не погиб. И вообще не воевал. Просто не захотел с нами жить. Или не смог. Можешь выбрать, что тебя больше устраивает.
— Но почему?
— Когда мы встретились, он уже был женат. А, когда родилась ты, стало ясно, что семью оставить не может.
— Почему?
— Тебе трудно будет понять. Это связано с его работой.
— А кем она работал?
— Начальником…. — мама неожиданно усмехнулась.
— Каким начальником?
— Большим.
Лола закатила истерику.
Первую настоящую истерику в своей жизни.
Она требовала, чтобы ей назвали имя отца, сказали, где он живет и кем работает, она хотела немедленно его увидеть или, по крайней мере, говорить с ним по телефону.
Бабушка со слезами суетилась вокруг.
Но мама была непреклонна.
— Тебе незачем знать о нем больше того, что я уже сказала. И ты не узнаешь.
— Он бросил тебя, бросил…. бросил… бросил…
— Можешь говорить, что угодно.
— Ты не имеешь права…. Я пойду….
— Куда, интересно знать? В милицию? Иди. Насмешишь людей.
Следующий год был трудным.
Лола и без того переживала переходный возраст, вдобавок к этому, она буквально «заболела» отцом.
Вполне возможно, впрочем, что в такую форму вылилась у нее пресловутая болезнь роста.
Скандалы она устраивала теперь довольно часто.
Любое замечание матери или ее отказ выполнить какую— ни— будь просьбу, немедленно оборачивались бурным объяснением со слезами, упреками и угрозами:
— Ты просто боишься, что я найду папу и уйду к нему…. Ты ненавидишь его за то, что он тебя бросил….. И все врешь про него…. Я не верю…
— Но, в таком случае, он и тебя бросил тоже
— Нет, меня он не бросил….
— И где же он?…..
— Ты меня прячешь…. Ты ему тоже врешь….. Я все равно узнаю….
— Узнавай.
Лола, действительно, периодически бралась за поиски.
Дом был перевернут вверх дном, пересмотрены все документы, перечитаны старые письма и открытки, изучены фотографии.
Следов отца не было нигде.
Единственное, чего она не могла себе позволить — мешала гордость, и жалко все-таки было мать — это расспрашивать родственников, соседей и немногочисленных материнских подруг.
Зато бабушку третировала нещадно.
Но та только плакала, и бесконечно повторяла:
— Зачем он тебе, Лолочка, он же отрекся от вас с мамой? Зачем же, деточка, унижаться? Разве тебе не хватает чего— ни— будь в жизни? Мы с мамой все делаем, чтобы тебе было хорошо…. И ничего для тебя не пожалеем… Зачем он нам, сдался, такой….?
— А почему он не платит нам алименты? — однажды спросила Лола. Мысли об отце в этот момент внезапно перескочили с эмоциональной волны на прагматическую.
— Что ты, деточка! Он хотел. Он предлагал нам любую материальную поддержку. И многое другое, можешь мне поверить….