Дублинцы - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Джойс cтр.№ 149

– Один великий святой – один из отцов нашего ордена, как я помню, – некогда сподобился видения ада. Представилось ему, что он стоит посреди громадной залы, темной, беззвучной, и только слышно тиканье гигантских часов. Это тиканье было непрестанно – и показалось святому, что в его звуке непрестанно повторялись слова: всегда, никогда, всегда, никогда. Всегда быть в аду – никогда на небесах; всегда быть отринутым от лица Божьего – никогда не насладиться блаженным созерцанием; всегда быть добычей пламени, пищей червей, жертвой раскаленных прутьев – никогда не избавиться от этих страданий; всегда иметь совесть казнящую, память взъяренную, разум, объятый отчаянием и тьмой, – никогда от этого не уйти; всегда упрекать и проклинать гнусных бесов, что злобно радуются бедствиям одураченных ими, – никогда не узреть сияющих одеяний блаженных духов; всегда взывать к Богу из бездны пламени, моля Его об одном-единственном мгновении передышки от невообразимых страданий, – никогда, ни на один миг не обрести прощения Божия; всегда испытывать муки – никогда наслаждения; всегда быть с про́клятыми – никогда со спасенными; всегда – никогда! всегда – никогда! Какая жуткая кара! Вечность бесконечной агонии, бесконечных телесных и духовных мучений, без единого лучика надежды, единого мига облегчения – лишь одни муки, безграничного напряжения, безграничной всеохватности, беспредельно длящиеся и беспредельно многообразные; лишь пытка, вечно терзающая жертву, но вечно сохраняющая ее; лишь тоска и отчаяние, вечно раздирающие дух, покуда казнится плоть: вечность, каждое мгновение которой есть тоже вечность, и притом вечность горестей. Вот та страшная кара, что назначена для скончавшихся в смертном грехе Богом всемогущим и справедливым.

– Да, справедливым. Люди рассуждают по людскому своему разумению и поражаются, как это Бог может назначить вечное, нескончаемое наказание в адском пламени всего за единственный тяжкий грех. Они так судят, потому что ослеплены грубыми обманами плоти и темнотой человеческого разумения и не способны постичь всю чудовищную пагубность греха смертного. Они так судят, потому что не способны постичь, что даже у греха простимого природа столь мерзка и чудовищна, что если бы всемогущий Творец мог разом прекратить все несчастья и все зло в мире – все войны, болезни, разбой, преступления, убийства и смерти – ценою того, чтобы Он оставил безнаказанным один-единственный простимый грех – всего один и простимый, ложь, гневный взгляд, минутное попущенье лени – Он, Бог великий и всемогущий, не мог бы так сделать, ибо всякий грех, будь то делом или помышлением, есть преступление Его закона, и Бог не был бы Богом, если бы не покарал преступника.

– Один грех, одно мгновение восставшей гордыни разума, повлек падение Люцифера и трети ангельских воинств с вершин их славы. Один грех, одно мгновение слабости и безумия, изгнал Адама и Еву из рая и принес в мир смерть и страдания. Дабы искупить последствия этого греха, Единородный Сын Божий сошел на землю, и пострадал, и умер самой жестокой смертью, претерпев в течение трех часов распятие на кресте.

– О, дорогие мои младшие братья во Христе, неужели мы оскорбим доброго Искупителя и вызовем Его гнев? Вновь станем попирать распятое, истерзанное тело Его? Оплевывать лик Его, полный любви и скорби? Подобно жестоким иудеям, грубым солдатам, и мы тоже станем поносить кроткого, милосердного Спасителя, Который один ради нас топтал страшное точило скорбей? [100] Каждое греховное слово – рана на страждущем Его теле. Каждое деяние греховное – терний, впивающийся в Его чело. Каждый нечистый помысл, попускаемый с потворством, – острое копье, пронзающее Его святое и любящее сердце. Нет, нет! Ни одно человеческое существо не способно совершить то, что так глубоко оскорбляет божественное величие, что карается вечной мукой, что распинает снова Сына Божия и снова предает Его глумлению.

– Молю Господа, чтобы мои слабые увещевания содействовали бы ныне тому, чтобы укрепить в святости пребывающих в состоянии благодати, дать опору колеблющимся и обратить вновь к состоянию благодати бедную заблудшую душу, если имеется такая меж вас. Молю Господа, и вы молитесь со мной, дабы смогли мы покаяться во грехах наших. А теперь я прошу вас всех повторить за мной покаянную молитву, преклонив колена в этой скромной часовне пред лицем Господа. Он здесь, в сей дарохранительнице, исполненный любви к роду человеческому, готовый дать утешение скорбящим. Не страшитесь. Сколь бы ни были грехи ваши многочисленны или тяжки, они будут прощены, если вы покаетесь в них. И пусть вас не удерживает мирской стыд. Бог ведь по-прежнему – Господь милосердный, Который желает грешнику не вечной погибели, а покаяния и праведной жизни.

– Он вас призывает к Себе. Ему вы принадлежите. Он вас сотворил из ничто. Он вас любил так, как один лишь Бог может любить. Руки Его простерты, чтобы принять вас, пускай вы и согрешили против Него. Прииди к Нему, бедный грешник, бедный, неразумный, заблудший грешник. Настало время урочное. Час настал.

Священник встал, повернулся к алтарю и в сгустившемся сумраке преклонил колени на ступеньке перед дарохранительницей. Он ждал, пока в часовне все станут на колени и прекратятся любые звуки. Потом, подняв голову, он начал истово читать покаянную молитву, один стих за другим. Мальчики вторили ему, один стих за другим. Стивен, у которого язык прилип к гортани, склонил голову и молился сердцем.

– Господи, Боже мой! —

– Господи, Боже мой! —

– Истинно сокрушаюсь я —

– Истинно сокрушаюсь я —

– Ибо прогневил Тебя —

– Ибо прогневил Тебя —

– И ненавистны мне грехи мои —

– И ненавистны мне грехи мои —

– Паче всех зол иных —

– Паче всех зол иных —

– Ибо неугодны они Тебе, Господи, Боже мой —

– Ибо неугодны они Тебе, Господи, Боже мой —

– Тебе, к Кому подобает обратить —

– Тебе, к Кому подобает обратить —

– всю любовь мою —

– всю любовь мою —

– и полагаю твердый себе обет —

– и полагаю твердый себе обет —

– Твоею святою благодатью —

– Твоею святою благодатью —

– да не прогневлю Тебя отныне и до конца дней моих —

– да не прогневлю Тебя отныне и до конца дней моих —

– и исправлю пути свои —

– и исправлю пути свои —

* * *

После обеда он пошел наверх к себе в комнату, чтобы побыть наедине со своей душой – и на каждой ступеньке его душа как будто вздыхала – его душа тоже взбиралась на каждую ступеньку и вздыхала, совершая подъем сквозь пространство вязкого сумрака.

На площадке у двери он помедлил, а потом, нажав на фарфоровую ручку, отворил дверь разом. Со страхом он еще подождал, душа в нем изнемогала, и он безмолвно молился, чтобы смерть не коснулась его чела, когда он перешагнет порог, и чтобы бесам, населяющим тьму, не дано было над ним власти. На пороге подождал неподвижно снова, как перед входом в некую темную пещеру. Там были лица и глаза – они выжидали и следили.