Свободная ладья - читать онлайн книгу. Автор: Гамаюнов Игорь cтр.№ 53

– Да мы это не всерьёз. Мы так шутили.

У Яценко сочилась из носа кровь, был надорван воротник рубашки, у Афанасьева-младшего расквашена губа, на лбу ссадина. Но оба, судя по лицам, вполне довольны развязкой.

– Что будем делать, Семён Матвеевич? – спросила Прокофьева.

Теперь, после скандального педсовета, она обращалась к завучу по любому, даже пустячному, поводу. Конечно, это камуфляж, притворство, понимал Семён Матвеевич, но пусть уж лучше так, чем плохо скрытое отчуждение. К тому же – ещё одно напоминание Бессонову: с завучем надо считаться.

– Думаю, они и так друг друга наказали, – веско подытожил завуч. – Отпустим бойцов залечивать раны.

Сидевший за столом Бессонов листал журнал седьмого класса, что-то отмечая у себя в тетради и время от времени поднимая острый, исподлобья, взгляд на стоящих у дверей мальчишек. Он так и не сказал им ни слова.

…Дома, после обеда, Афанасьев-старший, всаживая в мундштук половинку сигареты, терпеливо объяснял Афанасьеву-младшему:

– Пойми, я не как отец, а как учитель вмешался…

– Мог бы и мимо пройти.

– Не мог. Я педагог, это моя обязанность.

– Ты пе-да-гог? – Сын с усмешкой посмотрел на отца, кривя распухшие после драки губы.

– Как ты с отцом разговариваешь! – сорвался на крик Семён Матвеевич.

Вмешалась мать, окликнув его из кухни. Треснув дверью, отец ушёл, о чём-то долго там говорил, всё больше раздражаясь, наконец затих.

Мать на минуту заглянула в комнату, лицо – вот-вот заплачет. Суетливо протирая тряпкой патефон, сказала сыну свистящим шёпотом:

– К нам дядя Володя из Саратова едет. Ты хоть при нём отца не позорь.

12 В чём виноваты дворяне?

Из дневника пионера шестого класса Виктора Афанасьева:

Опять все были у Мусью. Говорили о драке. Мусью осудил, сказав, что рукоприкладством занимаются люди, не способные мыслить. Яценко обиделся: «А что тут мыслить, если он меня быком изобразил?» Я – ему: «Потому что упрямый как бык. И – дерёшься со всеми…» И мы опять чуть не подрались. Мусью примирил нас, сказав, что мы оба не правы. Яценко должен бороться не с теми, кто указывает на его недостатки, а с самими недостатками. А у меня задача – изжить грубость в рисунках и стишках.

Обсудили, с чего начнём ремонт лодки. Потом я советовался с Мусью, как натаскивать щенка. И ещё спросил, в чём виноваты дворяне, будто бы погубившие Россию. Мусью долго молчал. И сказал наконец, что они в самом деле виноваты в гибели прежней России, но сейчас она, пройдя через испытания, возрождается. А про «пионерские мозги» (так отец мне без конца говорит) Ал. А. сказал: «Скорее всего это шутка. Немножко обидная, но – не очень».

Интересно, когда я в седьмом классе вступлю в комсомол, отец скажет, что мои мозги стали «комсомольскими»?

13 Проклятые сны

В ту ночь Анна проснулась в третьем часу. От окна на швейную машинку с неубранным шитьём падал квадрат лунного света, но разбудило её не это: опять муж скрипел зубами. Взглянув, увидела: шея судорожно вытянута, взлохмаченная голова откинута. Стонет во сне.

Анна тряхнула его за плечо, и он вдруг рванулся из-под её руки, забормотал неразборчиво, трясясь крупной дрожью. Проснулся наконец.

– Опять проклятый сон…

Встал. Оделся.

– Пойду покурю.

В накинутом на плечи пальто вышел на крыльцо, заглянул в дощатое строение за углом дома, вернулся, но в дом входить не стал. Курил, вслушиваясь в накатывающий из речной поймы лягушиный грай. Вспоминал подробности навязчивого сна: как всегда, бежал он вдоль длинного каменного забора, по длинной чужой улице, в чужой враждебной стране, а тот, на мотоцикле, за ним упорно гнался. Ноги ватные, как бы в чём-то вязнут. А сзади наплывает шлемофон с пластмассовыми очками, перчатки с раструбами, сверкающая фара бьёт в спину колючим столбом света. Сейчас рычащий механизм размажет Семёна по забору… Сердце колотилось у самого горла, когда жена разбудила его.

Сон повторялся с военных лет. Тогда, в 42-м, в лагерных мытарствах Афанасьева образовалась трёхмесячная передышка – его взял к себе в работники богатый немец. В тот день пленных выстроили на плацу, ничего не объясняя. Вдоль ряда шла сопровождаемая офицером группа необычных здесь, одетых в гражданское, немцев. Плечистые, упитанные, они вдруг подходили к пленному вплотную и резко толкали в грудь. Если он не падал, его подробно осматривали и даже ощупывали, особенно – руки. Как у лошади, отворачивали губы, заглядывали в рот – здоровы ли зубы. И кивали офицеру. Пленного отводили в сторону, подталкивая в спину: «Шнель, шнель!» («Быстро, быстро!»)

Так Афанасьев оказался в сельском поместье. Работа была с детства привычной: ходил за скотиной, топил печи, мел двор дочиста (хозяин проверял, не осталось ли мусора). Там, в поселке (аккуратные каменные домики с палисадниками и цветниками), среди пока не призванных в армию подростков был один, веснушчато-рыжий, с белёсыми, навыкате, глазами и неподвижным ртом, будто никогда не открывавшимся, – нацист-фанатик, ненавидевший русских. Он подстерегал Афанасьева, выходившего на улицу, и молча гонялся за ним на мотоцикле, норовя сбить.

Страшнее всего было его молчание – будто за рулём мотоцикла сидел не живой человек, а мертвец, оживший на минуту только для того, чтобы уничтожить Семёна. Хозяин куда-то жаловался на мотоциклиста, но гонки прекратились, когда парня наконец призвали в армию и отправили на Восточный фронт.

«Почему сон повторяется, оставляя после себя предчувствие беды?» – пытался понять Афанасьев. Вспоминал. И в самом деле – сон совпадал с близкими переменами. Какие грядут сейчас? Может, братец Володька привезёт из Саратова вести, которые нельзя доверить письму? Или здесь, в Олонештах, что-то случится?

Странную вчера узнал Афанасьев новость: из Кишинёва в райотдел кто-то звонил, интересовался Бессоновым. Звонок почему-то истолковали так, что заготовленный уже приказ об отстранении Бессонова отложили неподписанным. Старый хитрец Занделов, заведующий райотделом образования, умудрявшийся (как говорят) при всех властях оставаться на плаву, видимо, решил выждать. Нет, не долго ему придётся ждать. В июне Афанасьев сам съездит в Кишинёв и сделает всё, чтобы подтолкнуть окончательное решение. Невозможно им обоим – Афанасьеву и Бессонову – оставаться в одной школе. Или – или. Середины нет.

…Как же этот Бессонов похож на того, другого, из прошлой жизни Афанасьева – на его друга детства и юности! Точнее, друга-соперника.

Был такой бездну лет назад, до Первой мировой и смуты 17-го, в Саратове, где отец Семёна, Матвей Капитонович, служил дьяконом. И Семён, определённый в реальное училище, подружился с одноклассником Евгением Вельегорским. Про них знали: Вельегорские из обедневших, но гордых. Это Семёна одновременно забавляло и раздражало, особенно когда к училищу подъезжала, сверкая лаком, пролётка и худой быстрый Евгений запрыгивал в неё, бросив на ходу небрежное: «Честь имею!»