Свободная ладья - читать онлайн книгу. Автор: Гамаюнов Игорь cтр.№ 32

Про второгодника Веньку Яценко (рослый, выше всех в классе, белёсый чуб курчавится, отсюда кличка Чуб, а взгляд сонный) и говорить нечего, он сам про свою плохую память так и сказал: «Дырявая». Он и пароль не запомнит.

Эти трое склонились над столом, что-то показывают учителю. Нет, Виктор удержался – не подошёл. Зачем выдавать себя? Прошагал мимо к доске, стал стирать тряпкой написанное – вот такой он хозяйственный, видите ли. Но боковым зрением успел зафиксировать: губастый Мишка показывал Бессонову большой рыбацкий крючок, и учитель с таким же точно, как у Мишки, восхищённым выражением лица этим крючком царапал собственный ноготь, приговаривая:

– А что, такой, пожалуй, и пудового сома выдержит!..

Вернулся к своей парте Виктор озадаченный: если речь шла об известном в здешних местах соме, однажды мотавшем по реке лодку рыбака Пасечника, то Мишкин крючок такого великана вряд ли выдержит. Значит, ответная реплика Мусью на самом деле – закодированное поручение?

На школьное крыльцо они вывалились шумно. Толкались. Соскребая снег с перил, кидали его друг в друга. Рыжая Римма, оглашая двор тоненьким смехом, пыталась засунуть Мишке Бегемотику снег за шиворот, а тот неуклюже увертывался. И почему-то, выйдя на улицу, повернул к центру села. Но ведь его дом был в другой стороне. Понятно. Он исполнитель поручения!

Афанасьев, поотстав, для чего, остановившись, поправил завязки на шапке и перезастегнул пуговицы стёганки, подождал, пока все разбегутся по своим переулкам. И – двинулся следом. Косолапящая фигурка Земцова, в стёганом ватнике и кирзовых сапогах, маячила за кисеёй падающего снега. Вот он поздоровался с кем-то стоящим у ворот. Вот застучали его кирзачи по широкому деревянному мосту через овраг. Остановился у перил, глядя вниз. Зачем? Восемь секунд ровно торчал посреди моста, склонившись над оврагом, пока не пошёл дальше.

Остановился там и Афанасьев – придерживая шапку, стал смотреть вниз, но ничего не увидел. Овраг, разрезавший холмистый спуск к Днестру и поделивший село на две половины, сейчас совсем не казался страшным. Это летом зияет он тёмным сырым провалом, клубится густыми зарослями, таящими невидимые тропы, звенит зарывшимся в глинистую щель ручьём – овраг-тайна, овраг-колдун, манящий и жуткий, куда спускаются только самые сумасбродные мальчишки да, как говорят, взрослые парни с девчонками после кинофильма в клубе. А сейчас, выбеленный снегом, он безмятежен и чист и просматривается насквозь. Кого здесь Земцов высматривал?

Вот он миновал кирпичный особнячок с пышным фронтоном и облупленными колоннами – райотдел милиции; раньше, говорят, жил здесь местный богач, удравший с румынами за границу. У входа в приземистое здание барачного вида – это был Дом культуры – Мишка приостановился – видно, вспомнил, как год назад тут целую неделю крутили фильм «Тарзан», после чего по селу пронеслась эпидемия дикого ора: мальчишки учились кричать клекочущим Тарзаньим голосом, прыгая с ветки на ветку, падали, ломая ноги и руки… Вот Земцов свернул за угол молдавской школы, к площади. Там главная автобусная остановка, чайная и раймаг, где прошлым летом Витьке купили синие сатиновые шаровары и дорожный велосипед. Там же, между раймагом и чайной, примостился магазинчик канцтоваров под названием «Когиз». Земцов влез на крутое его крыльцо, деловито стряхнул с себя снег и скрылся за дверью.

Значит, место встречи здесь? С кем?.. Сейчас выяснится! Ринулся Виктор на крыльцо, топая по ступенькам тяжёлыми сапогами, рванул дверь, увидел: Земцов, сдвинув потёртый малахай на затылок, шевеля губами, считает монеты на влажной ладони, а продавщица тетя Маня скучающе ждёт, положив на прилавок стопку тетрадей.

– Ты чего? – заметил он Афанасьева. – Тоже за тетрадками?

– Тоже.

Рылся долго в карманах растерявшийся Витька – лицо в красных пятнах, в руках дрожь, и, как назло, ни одной монеты. Даже шапку снял, пошарив под надорванной подкладкой, куда иногда прятал сложенный вчетверо рубль.

– Деньги забыл, – сообщил он, сердито хмурясь.

Вышли на улицу.

– Ты, Витёк, какой-то сегодня встрёпанный, – сказал ему Мишка, – будто тебя собаки драли.

Они разошлись у поворота к оврагу.

…Дома Витька достал с полки, из-под учебников, толстую общую тетрадь в бледно-зелёном переплете, озаглавленную «Дневник пионера В.С. Афанасьева, ученика 6-го класса Олонештской русской школы». И, простуженно шмыгая, стал писать:

26 февраля 1953 года. Пришёл, покормил кроликов, немного почистил их клетки. И вот честно, как обещал самому себе, описываю случившееся… После уроков Земцов Михаил подозрительно свернул не к дому, а в центр села. Зачем? Выполнять тайное поручение Мусью? Какое? Пошёл за ним, наблюдая. Но оказалось, он ходил за тетрадями. А может, Мусью так хитро инструктирует подручных, что выявить их деятельность очень трудно?..

Задумался Афанасьев, отложив карандаш. Снова зашевелилось в нём подозрение: а если всё-таки наврал отец и никакой Мусью не шпион? Но – зачем? Непонятно. Отец часто бывает непонятным.

Как-то скучно стало Витьке от всех этих мыслей, невыносимо скучно. Не хотелось ни читать, ни рисовать. И на улицу не тянуло. Послонявшись из кухни в комнату, остановился он у комода. Там под кружевной накидкой стоял патефон. Снял кружева, открыл его. Прежде чем завести, выглянул в окно: нет, отца не видно, да ведь у него педсовет сегодня, так что обязательно задержится. Да ещё потом в чайную зайдёт.

Зашипела-зашуршала игла на заигранной пластинке. И вот оно, маленькое украденное счастье: сквозь шип и хрипы прорвались из какой-то другой жизни роскошные фокстротные ритмы, Рио-Риты» – из немыслимо-фантастической жизни, в которой никто никому ничего не должен, все пропитаны музыкой и друг другу улыбаются. А вот теперь этой музыкой пропитан пионер шестого класса, дёргающий согнутыми в локтях руками, и комната видится ему просторным залом; пол, покрытый полосатыми ковриками-дорожками, кажется сверкающим паркетом, и сам себя он ощущает легким и ловким – помесью летучего Тарзана с лондонским денди, не подозревая, что его ждёт через минуту.

Откуда ему было знать, что педсовет сегодня закончился раньше обычного и отец уже подходит к дому…

8 Другой берег

…Но разошлись после короткого педсовета не сразу.

Звонкоголосая Нина Николаевна, застёгивая у высокого зеркала пальто, любуясь им, посвящала в подробности его перелицовки учительницу младших классов Надежду Дмитриевну.

В дверях учительской их ждал уже одетый, в каракулевой шапке-пирожке, улыбчивый математик Григорий Михайлович.

За столом, у окна, медлил, заново пролистывая свои записи, завуч Афанасьев – дожидался ухода Бессонова, с которым ему было по пути, но пройтись хотелось одному.

Бессонов же не торопился, объяснял, почему он в седьмом классе затеял выпуск стенгазеты с половиной заметок на французском языке. Директриса Прокофьева, молодая рослая женщина с высоко взбитой причёской и мраморно-белым лицом, слушала его с опасливым интересом. Она всегда слушала Бессонова так, словно ждала от его учительских новаций какого-то риска, от которого ей нужно было вовремя его удержать.