– Подъём, банда! Нас ждут великие дела! – попробовал я всколыхнуть всеобщее сонное царство. Царство реагировало предсказуемо: потягиваниями и ворчанием. Не торопясь, добрели до машины. Ехали очень плавно и аккуратно.
– Что-то меня так поднакрыло, – сказала кошка.
Собака согласилась с ней, и (редкий случай!) я тоже был согласен.
Дома всеобщее оцепенение только усилилось. Все двигались по квартире как в замедленной съёмке. Казалось, что если подбросить в воздух ботинок, то он опустится на пол, как воздушный шарик. Даже воздух был какой-то густой как перед грозой.
Лениво зазвонил телефон:
– Алло, у аппарата… – лениво сняла трубку кошка по громкой связи.
– Кто это? – испуганно-удивлённый Маринин голос.
Ёб твою мать! Как же сразу всё ускорилось!
– Какого хера! – я, шипя, ворвался в комнату.
Кошка сидела с оторопело глупым видом, понимая, что сморозила злокачественную хуйню. Собака в кресле обхватила голову лапами и качала головой как бы говоря: «Всё – приплыли».
– Н-А-Х-У-Я! – одними губами произнёс я, в отчаянье глядя на кошку.
Та сидела, как прибитая, и только хвост нервно барабанил по спинке кресла.
– Кто это говорит? Лёша, я слышу, что телефон на громкой связи, кто там у тебя? – голос Марины не оставлял никаких шансов.
– Мариш, привет, – я схватил трубку с базы и отрубил проклятый интерком, пытаясь при этом говорить самым невинным голосом.
– Здравствуй, – ледяной тон Марины явно не предвещал ничего хорошего. – Ещё раз спрашиваю, кто там у тебя?
«Что бы придумать, что бы придумать?», – Я лихорадочно искал выход, как присыпанный шахтёр. В поисках поддержки и от отчаяния, посмотрел на животных, но те разводили лапами и всем своим видом констатировали полный провал нашей конспирации. Вот ведь спалились, так по-нелепому!
– Лёша, у тебя там женский голос. Что ты молчишь, кто это?
– Мариш, всё хорошо. Это не то, о чём ты думаешь! – горячо затараторил я.
– А о чём я по-твоему сейчас думаю?
– Не знаю…
– Да нет, знаешь прекрасно! Как ты мог?
– Я клянусь тебе, что я всё объясню, когда приедешь.
– Я прилечу завтра утром. Можешь не встречать, поговорим вечером, но сразу предупреждаю – разговор будет очень короткий.
И она повесила трубку. Я присел на стул и уставился в пространство. Животные тоже молчали. Кошка – виновато, собака – удрученно.
– Ну, что делать будем? – наконец, нарушил молчание я.
– Такой был вечер… Ну, почему в мире нет золотой середины? Всегда какие-то крайности во всём? – сокрушенно произнесла собака.
– Сейчас не время причитать, надо разруливать, – ожила кошка.
– Ты уже разрулила, практически в три приёма через двойную сплошную!
– Ну, обосралась, с кем не бывает? Зато надо по максимуму использовать это в нашу пользу!
– Что бы ты не сказал, Марина ни во что не поверит. Поверит она только в одно.
– Во что?
– В правду.
– Мне тоже так кажется.
– Значит, ждём Марину и во всём признаёмся?
Животные синхронно кивнули головами.
– Я бы на твоём месте обязательно её завтра встретил, только не надо все эти цветы и прочее. Это ещё больше её заведёт. Просто встреть, желательно без лишних разговоров, и сразу домой. Тут мы выступим с концертом самодеятельным, и всё само собой разрешится.
– Встретить-то я её, ясен-пень, встречу. Но как бы она меня там не прибила…
– А ты не провоцируй!
– А ты не учи!
– Не лайтесь! – рявкнула собака.
Все разбрелись по своим углам и замолчали. Я в очередной раз представил, на какой иррациональной хуйне держится мир. Странно, что атомной войны до сих пор не случилось. Тут бытовуху-то не знаешь, как наладить, а в масштабах государств?
О чём я думаю?! Какие, в пизду, государства? Как же мне хотелось сейчас объяснить Марине всю правду, чтобы не мучалась она, не гоняла эти думки по голове. Уж она-то прекрасно знает, что я был за человек! О чём ей ещё думать, услышав у меня женский голос? Это мне расплата за блядство моё беспросветное. Но только вот она-то здесь при чём? Неправильно. Несправедливо. Как бы сказал мой сосед – неспортивно.
Очень сильно захотелось выпить. Я пошёл на кухню и налил себе пятьдесят грамм коньяку. Вышел на балкон и, глядя в ночное небо, начал, не спеша, пить. Через пару минут пришла собака и села справа. Потом появилась кошка и запрыгнула на зимние колеса с другой стороны. Если бы я был режиссером и снимал кино, то сейчас бы камера показывала нас на этом одиноком балконе, а потом начала бы, ускоряясь всё быстрее и быстрее, удаляться в космос так, как это я видел множество раз в различных фильмах, и всё бы закончилось картинкой одинокой маленькой планеты в бесконечном космосе.
Мы долго стояли, не произнося ни слова, и такая сквозила в нашем молчании тоска, что хоть на Луну вой.
– Где будем Марине признаваться в наших грехах? – решил я нарушить тишину, потому что молчание становилось совсем уж невыносимым.
– На кухне надо, – отозвалась собака.
– Почему именно на кухне?
– Там для хозяйки своя территория, Марине там подсознательно спокойнее.
– Хорошая идея.
– Во сколько она завтра будет?
– В обед ждите нас. Если я, конечно, выживу…
– Ты уж постарайся, а то будет как у Ромео и Джульетты.
– Надеюсь, до таких страстей вряд ли дойдёт.
Мы помолчали ещё немного. Наконец, собака ушла, напомнив что «утро вечера мудренее». Следом за ней тихо, как тень, исчезла кошка. Я опять остался один. Коньяк почти закончился, и я допил остатки залпом. Больше пить не следовало. Алкоголь полезен только в малых дозах. Окинув взглядом свой двор, задумался о хрупкости счастья. Не одну тысячу лет люди задаются эти вопросом. Куда мне со своим рылом? Я посмотрел на хлам, валяющийся на балконе. Увидел старую пыжиковую шапку.
Шапка эта появилась у меня, когда мне было лет семнадцать, причём, я её ни разу не надевал, было это так.
Я пересаживался в метро на Техноложке. Чтобы пересесть с Кировско-выборгской линии на Московско-петроградскую в другом направлении нужно подняться по довольно крутым ступеням. Вот после этого подъёма, явно забравшего последние силы, и лежал «рыбак – зимник». Раскинув руки, без варежек и ноги в унтах. Прям как морская звезда. Варежки он потерял раньше, наверное, в электричке. А сейчас рядом валялся ящик с уловом, льдобур и пыжиковая шапка. Рыбак безмятежно спал. Ему всё было похуй: веселящиеся прохожие, склонившиеся над ним менты, сочувствующие старушки. До сих пор помню один из комментариев: «Давно, наверное, лежит… Вон как храпит, рыба бы не стухла…»