– Делать им больше нечего! Мы же только-только друг друга жрать перестали, а некоторые до сих пор не брезгуют.
– Не такие уж мы и серые! Дрозофил уже спариваем… Выделяем ДНК…
– С кем спариваем?
– С другими мухами. Мамонтов хотим клонировать, и они на нас так же смотрят, как на эксперимент.
– Давай-ка лучше жахнем.
Когда фляжка опустела, я решил отправиться спать. Теология вкупе с инопланетным разумом не была моим коньком.
– Хорошо, – Серёгу понесло на разговоры. – А вот почему у нас коммунизм не построили?
Я вспомнил о собаке: «Её бы сейчас, она б живо всё объяснила».
– Тебе честно ответить, что думаю?
– Ну да…
– Из-за предательства.
Я замолчал, не хотелось дальше говорить. Нашёл взглядом Полярную звезду, попытался представить себе расстояние до неё.
– Пойду я спать, Серёга, глаза слипаются.
– Но Бог-то есть? – спросил он, когда я уже входил на веранду.
– А он тебе нужен?
– Нужен. Чтобы хоть какая-то справедливость была.
– Ну и делай так, чтобы он был.
Я закрыл дверь и в темноте наступил на не говорящую кошку.
20. Новый год
– Новый год на носу, а у нас ни ёлки, ни оливье, – сказала собака.
– Ёлка и ниепёт, – поддакнула кошка.
Смотрю на них – натуральные засранцы. В переносном, конечно, смысле. С гигиеной у них почище, чем у некоторых двуногих. А вот по части разводилова – это колбасой не корми!
– Вы же майонез не жрёте!
– Нам ёлка нужна, а оливье – это для тебя, чтобы спать помягче было.
– Без намёков! Я пить, между прочим, бросил.
– От темы не отходим, вернёмся к зелёной красавице, – поправляет кошка.
– Ну, собирайтесь. Пойдём за ёлкой.
– Не, мы в тылу останемся.
– Предатели!
– Ёлки обычно возле станций метро продают, – намекает собака.
– Метро – это под землёй, – подсказывает кошка.
Делать нечего, придётся Марину подключать. Одному-то идти не хочется.
Давно уже зима не баловала хорошей погодой. Всегда у нас слякоть под тридцать первое число. А тут, как у Пушкина – «мороз и солнце, день чудесный». Правда, это из окна.
Бужу Марину.
– Вставай, подруга, труба зовёт.
– Может, хватит уже?
Но без злобы, а с лучезарной такой, сонной улыбкой.
– Не, за ёлкой пойдём.
– У тебя одни ёлки-палки на уме.
– Палки вечером, – говорю, – а утром – ёлки!
Морозец грызанул за щёки. И мы с Мариной бодро поскакали в направлении предполагаемого ёлочного базара. Кругом сновали гружённые сумками, ёлками и прочей хернёй, горожане. Я, вообще, не сторонник всего этого удалого размаха, с каким у нас принято праздновать, что бы то ни было. Хотя Новый год уважаю. Есть в нём что-то бесконечно домашнее и сентиментальное. Последние года, правда, я банально просыпал торжественный бой курантов. И не по причине синевы, как могли бы предположить многие. Просто перестал относиться к этому с детской надеждой на лучшее. Привычка быть кузнецом своего счастья слишком рано победила во мне Деда Мороза.
– Вон там ёлки, – Марина махнула рукой.
Я послушно повернул направо, и через пять минут мы стояли среди множества кричащих детей, молчаливых ёлок, очумевших родителей, двух хачекянов и одной автомашины марки Жигули блевотно-зелёного цвета, выкрашенной маховой кистью. Это многообразие животного и растительного мира нашей планеты предстало передо мной во всей предновогодней красе. Мне стало немного тошно.
– Ёлку подбери нам по-пушистее, – попросил я ближайшего ко мне продавца.
– Э, дарагой, всэ как на падбор!
Я сплюнул и покосился на Марину. Та, напротив, очень весело взирала на этот дурдом.
– Тогда ты помоги – я буду добытчик, а ты критик.
И шагнув в хвойную массу, как в лес, я вынул первую жертву.
– Да ну, – Марина замахала руками. – Какая-то она драная, как хвост у твоей собаки.
«Хорошо, что она не слышит, – думаю. – А то бы Марина запросто могла про себя что-нибудь новенькое узнать. Хотя, конечно, вряд ли». Друг к другу они относились со взаимной симпатией.
Когда через мои руки прошло ёлок двадцать, я убедился, что они действительно были «всэ как на падбор», а именно – уёбищные.
– Вы их что, из бараньих рогов клонируете? – в сердцах бросил я продавцу, выбираясь, по проделанной мною просеке, к Марине.
– Ну, чего делать будем? – спросила та.
– В лес поедем.
– За ёлкой?
– Нет, за дедом морозом!
– А разве можно рубить самим?
– Тебе ёлка нужна или нет?
– Мне не помешает, но, вообще-то, с ёлкой ты муть поднял. А точно ведь! Это же четырёхногие меня спанталыку сбили.
– Что, ни адна нэ падашла? – удивлённый хачекян подал голос откуда-то справа, из хвойных зарослей.
– Полный дерибас с твоими ёлками.
– Ай, нэправда, зачем абижаешь?
«Хули я с ним, мудаком, разговариваю», – подумал я и, взяв Марину под руку, порулил к дому.
На подходе отдал ей ключи, попросив подогнать машину со стоянки:
– Я зимой не ездила ни разу.
– Попрактикуешься.
– Да ну тебя, ещё, не дай Бог, чего!
– Хорошо, вместе пошли.
«Действительно, – думаю, – чего это я?»
Сижу в машине. Марина вокруг порхает, сгребает снег, раскраснелась – согрелась, видать. Дублёнку на заднее сиденье скинула. Натуральная снегурочка. Я же злой на весь белый свет, замёрзший – кутаюсь в воротник, как подмосковный немец.
– У тебя телефон.
А я и не слышу. Кому я ещё нужен? Смотрю – номер домашний. Ну, сейчас будет цирк.
– Да?
– Как там с ёлкой? На проводе кошка.
– Мимо.
Надо говорить, так как-то, чтобы ещё Марина не пропасла, с кем это я там базарю.
– Кто это? – ревниво затыкала она меня в бок. Ну вот, началось.
– Вован это, – ей говорю.
– Слышь, Зорге, мы тут с собакой чуть-чуть похулиганили.
– Что там у вас?
– Решили оливье забацать и случайно всю колбасу схомячили.
– Что-о-о?! – Марина аж подпрыгнула, как я заорал. – Там же кило с довеском!