— А почему бы и не туда? — обернувшись к матросам, заметила она.
Но они не поддержали ее, вовсе нет, ответ явно пришелся им не по вкусу. Я все ждал. Тогда она повернулась ко мне и тихо, едва слышно прошептала:
— Позавчера я получила телеграмму из Сета. Едва она произнесла эти слова, матросы тотчас же дружно поднялись и вышли вон. Мы остались вдвоем. Но очень ненадолго. Вскоре появился другой матрос, убрать со столов и вымыть посуду. Работая, он тоже время от времени с любопытством поглядывал в мою сторону. Ел я без особого аппетита. Она не сводила с меня глаз, как и тогда, два дня назад, в траттории.
— Ты не голоден? — проговорила она.
— Пожалуй, что нет, — ответил я, — сегодня у меня что-то, и правда, нет аппетита.
— Может, мы просто устали? Обычно я все время хочу есть, а вот сегодня тоже нет.
— Конечно, мы просто устали, ясно, все дело только в этом.
— Если это все из-за Сета, — заметила она, — то ты неправ, не стоит из-за этого морить себя голодом.
— И когда же ты ее получила, эту самую телеграмму?
— Незадолго до того, как пойти на танцы.
— После обеда?
— Да, после обеда, через час после того, как ты поднялся к себе в комнату. — Улыбнулась, избегая моего взгляда. — Вот уже два месяца, как я не получала никаких вестей, и тут вдруг будто нарочно.
— И от кого же эта телеграмма?
— От одного матроса, он грек. Его зовут Эпаминондас. У него очень богатое воображение. За два года он посылает мне уже третью телеграмму. Но не могу же я вот так просто оставить ее без внимания, иначе он обидится.
Аппетит у меня пропал окончательно. Она лицемерно добавила:
— Вот увидишь, этот Эпаминондас, он просто неподражаем, второго такого не найти. — И ласково добавила: — Ну, прошу тебя, поешь хоть немножко.
Я сделал попытку поесть.
— Ты что, всегда ищешь только в портовых городах? — сделав над собой некоторое усилие, поинтересовался я.
— Просто в портах куда больше шансов. Не в Сахаре же. И не в маленьких портах, а в крупных. Знаешь, таких, что расположены в устьях рек.
— Давай-давай, — попросил я, — говори дальше.
— К ним обычно приписано много кораблей. Через них идет все богатство материков, и это самый надежный приют всех, кто вынужден скрываться и ищет убежища.
Потом с улыбкой добавила:
— Ты ешь-ешь, пока я говорю. Я много об этом думала, — с усилием, будто по принуждению проговорила она. — Вот уже много лет, как я ни о чем другом и не думаю. Только в порту он смог бы выдержать самого себя, понимаешь, как трудно человеку выдержать самого себя, когда он скрывается, просто затеряться в толпе, не отличаться от других. Ведь всем известно, что именно в портовых городах скрыто больше всего тайн.
В тоне ее сквозили смущение и одновременно вызов — было такое впечатление, будто она предостерегает меня от какой-то неведомой мне ошибки.
— Я видел такое в кино, — заметил я. — Что самый легкий способ спрятаться — это как можно лучше смешаться с теми, кто тебя разыскивает.
— Вот-вот. — Она улыбнулась. — Понимаешь, в Сахаре, там, конечно, нет полицейских, но там нет даже одуванчиков. Стало быть…
Она выпила свой стакан вина, потом очень быстро снова заговорила:
— Очень трудно долго выдержать, когда ты единственный, кто видит твои следы на песках Сахары. А эти следы очень отличаются от тех, какие люди обычно любят оставлять от своего пребывания на земле, так, во всяком случае, говорят. Пустыня, Калабрия, леса — все это негодные убежища.
— Но в мире, — заметил я, — немало затерянных уголков, не только одна Сахара.
— Само собой, да только человек, о котором я говорю, ни за что не выбрал бы себе подобного убежища.
— Понятно, — согласился я. Потом машинально добавил: — Послушай, а может, ты все-таки немного не в себе?
— Да нет, — успокоила она меня, — если я и не в себе, то куда меньше всех остальных. — Потом продолжила: — А вот города, они, наоборот, куда безопасней. И только на асфальте могут дать отдых усталым ногам гибралтарские матросы.
Она замолкла.
— Пойду принесу тебе стакан вина, — предложила она.
Всякий раз, когда она делала какое-то движение — ела, подносила ко рту стакан с вином, вставала, — я чувствовал это, и с каждым разом все острее и острее.
— Защита десяти тысяч прохожих Канбьеры, главной улицы Марселя, — продолжила она, — вот единственная передышка, единственное прикрытие для гибралтарских матросов. — Потом едва слышно добавила: — Это итальянское вино.
Я выпил. Оно мне понравилось. Похоже, ей доставляло удовольствие, что я пью его так охотно.
— Ничего себе приключение, — со смехом заметил я.
— Ты хочешь, чтобы я и дальше говорила?
— Сколько сможешь, — ответил я.
— Только там, — проговорила она, — человек, вынужденный скрываться, способен как бы возродиться и снова обрести способность наслаждаться бесчисленными радостями жизни. Он может ездить в метро, ходить в кино, провести ночь в борделе или на скамейке парка, помочиться где захочет, гулять где заблагорассудится, чувствуя себя в безопасности, пусть относительной, но какой ему не найти ни в каком другом уголке мира.
— И что, ты никогда в жизни так больше ничем и не занималась, только и делала, что искала этого своего матроса с Гибралтара, так, что ли?
Не отвечая, она встала и пошла, чтобы принести мне еще стакан вина.
Тем временем в баре появились другие матросы, они тоже с любопытством разглядывали новичка. Я пил вино. Мне было жарко. Вино было вкусное и прохладное. Мне было безразлично, глядят на меня или нет. Она по-прежнему не сводила с меня глаз, нежных и немного насмешливых.
— Что касается меня, — ответила она наконец, — я пока еще не наискалась…
Потом едва слышно, со смехом, явно доверительно добавила:
— И часто ты собираешься донимать меня подобными расспросами?
— Мне просто трудно сказать тебе, когда надо остановиться, — возразил я.
Она снова встала, пошла к бару и вернулась с третьим стаканом вина.
— Было бы лучше, — заметил я, — если бы ты принесла сразу целую бутылку.
— И правда, — со смехом ответила она, — как это мне самой не пришло в голову!
В этом берете на голове она и сама немного напоминала матроса. Волосы рассыпались по плечам, но она не обращала на это никакого внимания. Когда я допил очередной стакан вина, она почти шепотом заметила:
— Ты любишь вино, да?
Я не ответил.
— Я хочу сказать, — пояснила она, — у тебя всегда такой довольный вид, когда ты пьешь вино, разве не так?