— Сюда, краснокожий, сюда, если ты ищешь меня. Я еще не очень искусен в военном деле, но все же не настолько, чтобы остаться на открытом берегу, где меня можно подстрелить, как сову при дневном свете. От тебя одного зависит, быть между нами миру или вой не, потому что я не из тех, кто привык убивать людей втихомолку.
Индеец удивился, так внезапно заметив угрожавшую ему опасность. Однако он знал немного английский язык и понял общий смысл сказанных ему слов. К тому же он был слишком хорошо вышколен, чтобы обнаружить свой испуг. С доверчивым видом опустив приклад ружья на землю, он сделал рукой приветственный жест. При этом он не потерял самообладания, подобающего человеку, который считает себя выше всех. Но вулкан, бушевавший в его груди, заставлял глаза его сверкать и ноздри раздуваться подобно ноздрям хищного зверя, которому неожиданно помешали сделать роковой прыжок.
— Два челнока, — сказал он низким горловым голосом, свойственным людям его расы, и вытянул вперед два пальца, во избежание всякой ошибки: — Один мне, другой тебе.
— Нет, нет, минг, это не пройдет! Челноки чужие, и ты не получишь ни одного, поскольку это зависит от меня. Я знаю, теперь идет война между твоим и моим народом, но это еще не причина, чтобы люди убивали друг друга, как дикие звери, случайно встретившиеся в лесу. Ступай своей дорогой, а я пойду моей. Земля достаточно широка для нас обоих, а если мы встретимся в честном бою, тогда пусть сам бог решает, кому жить, а кому умереть.
— Хорошо! — воскликнул индеец. — Мой брат миссионер. Много говорит. Все о Маниту
[39]
.
— Нет, нет, воин. Я недостаточно хорош для моравских братьев. Я вряд ли гожусь для того, чтобы читать в лесу проповеди разным бродягам. Нет, нет, в мирное время я только охотник, хотя при случае мне, может быть, придется сразить одного из твоих соплеменников. Только я предпочел бы сделать это в честном бою, а не ссорясь из-за какого-то жалкого челнока.
— Хорошо! Мой брат молод, но очень мудр. Плохой воин, но хорошо говорит. Вождь в совете.
— Ну, этого я не скажу, — возразил Зверобой, слегка покраснев от плохо скрытой насмешки в словах индейца. — Мне хотелось бы провести свою жизнь в лесу, и провести мирно. Все молодые люди должны идти по тропе войны, когда для этого представляется случай, но одно дело война, другое — бессмысленная резня. Сегодня ночью я убедился, что провидение осуждает бесполезное убийство. Поэтому я предлагаю тебе идти твоей дорогой, а я пойду моей, и, надеюсь, мы расстанемся друзьями.
— Хорошо! У моего брата два скальпа — седые волосы под черными. Мудрость старика, язык юноши.
Тут дикарь приблизился с доверчивым видом, протянув руку и улыбаясь. Оба они обменялись рукопожатиями, уверяя друг друга в своей искренности и в желании заключить мир.
— Каждому свое, — сказал индеец, — мой челнок мне, твой челнок тебе. Пойдем посмотрим: если он твой, бери его; если он мой, я возьму.
— Будь по-твоему, краснокожий. Хотя ты ошибаешься, говоря, что челнок принадлежит тебе. Но за показ денег не берут. Пойдем на берег, и убедись собственными глазами, если не веришь мне.
Индеец снова воскликнул «Хорошо!», и они зашагали рядом по направлению к берегу. Никто из них не выказывал ни малейшего недоверия, и индеец шел впереди, как бы желая доказать своему новому знакомому, что не боится повернуться к нему спиной. Когда они выбрались на открытое место, дикарь указал на челнок Зверобоя и произнес выразительно:
— Не мой — бледнолицего челнок. Тот — краснокожего. Не хочу чужого челнока, хочу свой.
— Ты ошибаешься, краснокожий, ты жестоко ошибаешься. Челнок был оставлен в тайнике стариком Хаттером и принадлежит ему по всем законам, белым или красным. Взгляни на эти скамьи для сидения — они говорят за себя. Это не индейская работа.
— Хорошо. Мой брат еще не стар, но очень мудр. Индейцы таких не делают. Работа белых людей.
— Очень рад, что ты согласен, потому что иначе нам пришлось бы поссориться. А теперь каждому свое, и я сейчас же уберу этот челнок подальше, чтобы покончить спор.
С этими словами Зверобой поставил ногу на борт легкой лодки и сильным толчком отогнал ее в озеро футов на сто или более, где, подхваченная течением, она должна была обогнуть мыс, не подходя к берегу. Дикарь вздрогнул, увидя этот решительный поступок. Зверобой заметил, как индеец бросил быстрый, но свирепый взгляд на другой челнок, в котором лежали весла. Лицо краснокожего, впрочем, изменилось лишь на секунду. Ирокез снова принял дружелюбный вид и приятно осклабился.
— Хорошо, — повторил он еще более выразительно. — Молодая голова, старый ум. Знает, как кончать споры. Прощай, брат. Плыви в свой водяной дом, в Гнездо Выхухоли. Индеец пойдет в свой лагерь, скажет вождям: не нашел челнока.
Зверобой с большим удовольствием выслушал это предложение, так как ему не терпелось поскорее вернуться к девушкам, и добродушно пожал руку, протянутую ему индейцем. По-видимому, они расстались друзьями, и, в то время как краснокожий спокойно повернул обратно в лес, неся ружье под мышкой и ни разу не оглянувшись назад, бледнолицый направился к оставшемуся челноку. Свое ружье он нес столь же мирным образом, но не переставал следить за каждым движением индейца. Впрочем, подобная недоверчивость вскоре показалась ему неуместной, и, как бы устыдившись, молодой человек отвернулся и беззаботно шагнул в лодку. Здесь он начал готовиться к отплытию. Так прошло около минуты, когда, случайно обернувшись, он своим быстрым и безошибочным взглядом заметил страшную опасность, грозившую его жизни. Черные свирепые глаза дикаря, как глаза притаившегося тигра, смотрели на него сквозь небольшой просвет в кустах. Ружейная мушка уже опустилась на один уровень с телом юноши.
Тут богатый охотничий опыт Зверобоя оказал ему хорошую услугу. Привыкнув стрелять дичь на бегу, когда действительное положение животного приходится определять скорее внутренним чутьем, чем зрением, Зверобой воспользовался теперь тем же приемом. В одно мгновенье он поднял карабин, взвел курок и, почти не целясь, выстрелил в кусты, где, как он знал, должно было находиться тело, поддерживавшее на своих плечах ту страшную голову, которая одна только оставалась на виду. Поднять ружье немного выше или прицелиться более тщательно не было времени. Он проделал это так быстро, что противники разрядили свои ружья в один и тот же миг, и грохот двух выстрелов слился в один звук. Горы послали в ответ одно общее эхо.
Зверобой опустил ружье и, высоко подняв голову, остался стоять твердо, как сосна в безветренное июньское утро, тогда как индеец испустил пронзительный вой, выскочил из-за кустов и побежал через лужайку, потрясая томагавком. Зверобой все еще стоял с разряженным ружьем у плеча, и лишь по охотничьей привычке рука его машинально нащупывала роговую пороховницу и шомпол. Подбежав к врагу футов на сорок, дикарь швырнул в него свой топор. Но взор минга уже затуманился, рука ослабела и дрожала; молодой человек без труда поймал за рукоятку пролетевший мимо томагавк. В этот миг индеец зашатался и рухнул на землю, вытянувшись во весь рост.