Шпионская сага. Книга 2. Ложный след - читать онлайн книгу. Автор: Исраэль Левин cтр.№ 31

На улице, где проживала моя семья, самый большой и красивый дом принадлежал семье известного банкира Цимермана. Поколениями она принадлежала к финансовой элите Германии, жила на широкую ногу, уменьшила свою фамилию до Цимера, считая, что такой шаг позволит им быстрее войти в высшие финансовые круги страны. Двое его сыновей, старшие офицеры, служили в германской армии в одном со мной полку. Дочка училась во Франции, говорила на пяти языках и слыла завидной невестой Берлина. Наши семьи не дружили, но я бывал в гостях у сыновей Цимера-Цимермана, и их дом покорил меня утонченным вкусом и приветливостью. Хозяйка дома и ее дочь Инга были истинными красавицами, да и сам банкир, красивый, холеный господин, отличался абсолютно европейской внешностью. В то время они были счастливой семьей… Как-то за обедом, на котором я присутствовал, я затронул тему отъезда из страны, ведь обстановка накалялась с каждым днем. Банкир согласился со мной, но фрау Цимер ценила обстановку дома, особенно необыкновенные зеркала венецианского стекла и прекрасный рояль, который обожала дочка. Отъезд все время откладывался, к тому же Цимеры не верили в то, что может произойти что-либо ужасное. Они так и не уехали: не смогли расстаться с привычным образом жизни и своим любимым домом и загородным поместьем.

В ночь погромов старший Цимер находился в деловой поездке за границей, сыновья – в армии, в доме оставались только женщины и прислуга. О готовящемся погроме я узнал за два часа и успел незаметно перевезти к себе домой Ингу с матерью. Слуги заколотили окна и вывесили на дверях парадного входа табличку с надписью «Продается». Но дом ничто не могло спасти, его разграбили и изуродовали в течение часа. Цимеру я послал в Швейцарию телеграмму, предупредив, чтобы он не возвращался, и оповестил сыновей о случившемся. Но их уже отправили в концлагерь. Такова была политика национал-социалистов: даже военных из-за национальной принадлежности не миновали аресты. Я заготовил новые паспорта, и следующей ночью мы уехали в загородное имение Альвенслебенов, где я и обвенчался с Ингой. Фрау Цимер, к сожалению, от горя слегла, и через полгода мы ее потеряли. Время шло, но от Цимера-старшего не поступало никаких известий. Так Инга осталась одна. Она очень изменилась, быстро подурнела, стала вялой, безразличной ко всему на свете. Со мной она почти не разговаривала и совсем перестала спать. Пила сильнейшие снотворные препараты, а затем перешла на спиртное. Исходя из непонятно странной логики, в своих несчастьях она винила именно меня и совершенно не переносила моего вида в военной форме. А я тогда служил в военной разведке Гелена. Очень скоро я понял, что она меня ненавидит. Жила она в дальнем крыле дома, я ее почти не видел. Она целыми днями лежала на кровати и смотрела в потолок. Я пытался заинтересовать ее книгами или музыкой, но если я, постучавшись, входил в ее комнату, она отворачивалась к стене и не разговаривала со мной. Однажды я предложил ей уехать в Швейцарию. Она спросила:

– С вами?

– Да, иначе вам трудно будет пересечь границу.

– Тогда не хочу.

Я взял грех на душу и сказал, что ее отец, по моим сведениям, живет в Швейцарии. Она сразу согласилась на отъезд, поставив условие, что мы станем жить в разных комнатах.

– Даже в разных отелях, дорогая, если вам так будет легче.

Потом случилось непредвиденное. Меня срочно вызвали на службу, я сумел посадить ее на поезд до Цюриха, но сопровождать не смог. На прощание она меня поцеловала. Я долго потом думал: сделала ли она это для конспирации или простила меня? До конца войны я ее больше не видел. Вскоре пришла горькая весть: господин Цимер, пытаясь вывезти оставшиеся деньги и драгоценности, все-таки вернулся в Берлин. Кто-то из соседей узнал его, а дальше – донос, арест и концлагерь, где его следы потерялись. Я не смог сразу сообщить Инге об этом, жалея ее и понимая, что она вновь возненавидит меня.

К окончанию войны весь мир узнал о том, что немцы творили в концлагерях. Инга, конечно, видела кинохронику, а потом через общество Красного Креста узнала о судьбе братьев и отца. Когда после войны я приехал за ней в Цюрих, она находилась в клинике для душевнобольных, и врач предупредил меня, что диагноз неутешителен: такая тяжелая форма депрессии грозит перейти в постоянное состояние, которое очень трудно поддается лечению. Меня она узнала, но когда я начал уговаривать ее вернуться в Берлин, наотрез отказалась уезжать из Цюриха.

Сразу после окончания войны генерал Гелен предложил мне работу в службе внешней разведки Западной Германии. Наша база располагалась в пятистах километрах от Берлина. А с 1956 года, когда я перешел на нелегальную работу, мы перебрались в Вену. С тех пор я живу в Австрии.

Поначалу переезд в Пуллах, где обосновалась база внешней разведки ФРГ, пошел Инге на пользу. Она привязалась ко мне, даже стала выходить из комнаты, правда, только в моем сопровождении. Иногда она гуляла в саду, но если хоть кто-нибудь подходил близко к ограде или прислуга выходила в сад, пряталась в своей комнате. Так прошли три года. Однажды она даже попросила меня остаться в ее комнате на ночь, и мы наконец стали мужем и женой. Вскоре она поняла, что беременна, и врачи посоветовали ей рожать. Переносила свою беременность она очень тяжело, почти все время лежала в больнице, но сына родила без особых осложнений. Наш мальчик появился на свет в 1954-м, но состояние Инги заметно ухудшилось. У нее начался тяжелейший послеродовой психоз. Она ревновала меня к ребенку, не подпускала к нему, но и сама им тоже не занималась. Требовала, чтобы я постоянно находился рядом, а я не мог все время проводить с ней. Масса работы, к тому же мне все чаще приходилось уезжать в командировки… Я нанял для сына няню, хотя это тоже было непросто: Инга не хотела видеть в доме никого, кроме меня. У нее появились странные фобии, например, ей все время мерещилось, что ее хотят отравить, и она соглашалась поесть, только если я кормил ее сам.

Когда же я уезжал, она переставала выходить из комнаты. Однажды, вернувшись из очередной поездки, которая длилась всего неделю, я застал Ингу в жутком состоянии. Обессилевшая от голода, она лежала на кровати, бледная, похожая на старуху с безумным взглядом, и даже не отреагировала на мое появление. Перепуганная служанка рассказала, что Инга не дает за собой ухаживать, ничего не ест и не встает с кровати. В мое отсутствие несколько раз вызывали врача, но в домашних условиях принудительно кормить и лечить Ингу было очень трудно. Доктор настаивал на госпитализации.

Я попробовал поговорить с женой:

– Инга, милая, я не хочу, чтобы ты умерла. Давай отвезем тебя в больницу, а я буду часто-часто навещать тебя, ладно?

– Хорошо. С одним условием: увези отсюда сына. Я знаю, они отправят его в лагерь и сожгут в печке, как папу.

Я молча кивнул; похоже, доктор не ошибся – у Инги явно выраженный психоз, перешедший в серьезную стадию.

– Я постараюсь. Но как мы назовем его? У нашего малыша даже имени нет!

– Никому не говори, что он наш. Если узнают, что он еврей, нас в печке сожгут. Поклянись, что никто не узнает, чей он сын. А имя ему даст другая мать.

Я не смог отказать несчастной женщине и сдержал свое слово. Использовав свои связи, отправил своего сына в единственную страну, где ему не будет угрожать еврейская кровь, – в Израиль. И имени его не знал. Это был 1955-й год.