Манон или Жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Букша cтр.№ 37

Манон укладывают на высокую каталку. Привязывают ремнями руки и ноги. Она вздрагивает, трясется; легкие судороги, то прекращаются, то начинаются снова. Допрашивать с пристрастием – не Манон, но ее организм: бунтовать надумали? жить не хотим? пульс, дыхание, давление, кардиограмма, энцефалограмма?

– У нее все в порядке, – говорит врач, вытирая пот со лба. – Мы сейчас дадим ей успокоительного.

– Боюсь, успокоительное мне не поможет! – кричит Манон из палаты. – У вас тут и помереть недолго!

– Будете платить сейчас или выписать чек для предъявления в страховую компанию?

– Наличными, – говорю я и вынимаю из кармана кучу мятой бумаги.

Жеваные желтые двухсотенные, сотенные, пятидесятки. Столько наличных евро разом – не бывает. Врач никогда не видел. Евро – мусор. От них больше проблем, чем пользы. Мысли скачут, как в клипе.

Захожу в палату. Манон кривится.

– Меня тошнит, – говорит она по-французски, еле шевеля губами. – Мне плохо. У меня во рту все пересохло.

Глаза – еле открытые щелки, и все сплошь – зрачки. Волосы дыбом, склеенные от пота.

Врач уходит.

– Охх, – говорит Манон, с дикой тоской глядя вокруг. – Охх, как страшно. Де Грие, ты не представляешь себе, как страшно. Потри мне ножки. Пожалуйста. В них как будто боржому налили.

Развеиваю боржом. Вокруг становится все холоднее – Манон попросила поставить рядом вентилятор.

– Так хреново мне еще никогда не было, – говорит Манон.

– Да что с тобой такое, наконец? – не выдерживаю я. – Врач говорит, что все в порядке, а ты загибаешься. Что за чертовщина?!

– Рэнди, – как маленькому, укоризненно, устало. – Рэнди, понимаешь, если кто-то перестает существовать, то ни одна собака в этом случае не поможет… Куча врачей, скорая помощь, все дела… но ты все равно один, в этом смысле ничего не изменилось со времен… – Манон сглатывает. – Со времени… – ее снова начинает трясти. – Пошли отсюда…

Манон слезает с каталки, выпрямляется во весь рост.

– Йоой, мне жить бы еще и жить, – с потрясающей тоской говорит она. – Рэнди, я бы, честное слово, поехала бы с тобой на Уолл-стрит. Научилась бы облигациями торговать. Или анализировать балансы. Сидела бы днями перед компьютером, и… прилежно, четко, не отрываясь… по ночам мы бы с тобой занимались любовью.

– Так и будет, – говорю я.

– И больше мне ничего не надо было бы, а из красоты – мы бы по ночному городу ездили, когда все небоскребы… в цвету… и утром, когда солнце встает из-за залива… и все, все, очень мало, очень… она мелькнет, она ушла…

Манон обхватывает себя и выходит из палаты; никто нас не держит, никто на нас не смотрит, никто не держит. Сто тридцать три евро и тридцать шесть центов наши – лежат в кассе, никем не тронуты; ветерок шелестит нашими никому не нужными деньгами.

Радио громко-громко: «Tum balalaika, tum balalaika» – кружится над жарким двором. «Тум-балалайка», сестры Барри. Меня всегда от этой песни дрожь почему-то пробирает, хотя я точно не знаю, о чем она и как была написана. Мне не хочется уходить. Все громче под синим небом.

Плетемся к машине.

Завожу двигатель. Манон открывает книгу «Автомобильные дороги Европы», сгибается пополам, кладет книгу себе под ноги и читает в таком положении. Отъезжаю. Ставлю кондиционер на восемнадцать градусов Цельсия.

Снаружи…

Снаружи жаркий закат. Тени повисли на заборах. Ни души. Ярко-белоснежные огненные вершины Альп в застывшем синем небе, пашут самолеты-бороны.

– Выпусти меня, – говорит Манон.

Останавливаю машину; Манон вываливается наружу. Через выжженный скошенный луг, по сухому жесткому ежику травы, бредет к краю поля, через васильки, ржаные колоски, туда, где берег спускается к темному ручью. Я бреду за ней в десяти шагах. У дерева, разбитого молнией вдоль пополам, Манон присаживается на корточки и запускает два пальца в рот.

– Зря ты это! – кричу я ей издалека. – Не надо бы!

Но мой крик тонет в густом, глухом жарком воздухе.

Господи, какая парилка; а может быть, это конец света, может быть, солнце решило сжечь нас, и вот теперь будет становиться все жарче и жарче, – трава такая горячая, что брюки внизу подгорают.

– Смотри, смотри! – в ужасе кричит Манон и показывает пальцем.

Я поднимаю голову и тоже вижу это. Солнце стоит низко над горизонтом, и глядеть на него не больно, тем более что оно в дыму. Зато неподалеку от него стоит второе солнце, больше и ярче, и притом разноцветное: багровое, голубое, кое-где – черное.

Оно светит.

Манон разгибается и бредет обратно в машину.

Следую за ней.

Включаю музыку. Выруливаю со стоянки. Куда мне ехать? Манон молчит. Согнувшись пополам, упорно не говорит ни слова. Больше не нервничает – спокойна, как сомнамбула.

Мы больше не боимся полиции. Дай Бог, чтобы нам попался хоть один полицейский. Я уже хочу этого. Только мы никому не нужны.

Я всегда это знал.

Я выбираю дороги наобум. Они петляют, огибают холмы. Деревеньки, деревеньки. Солома, песок, камни. И кругом ни одного человека. Какие-то чрезвычайно тихие места. Мы едем мимо виноградников, где в ягодах сохнет вино.

Розовый неверный свет из серого неба.

На периферии зрения чуть дымятся старофранцузские городки. Они похожи на песочные или глиняные замки, или на куличи и пироги. Не знал, что есть в Европе такие углы. Куда заехали мы, в какие немые поля и луга?

Пахнет вечером. Пахнет травой. Безветрием пахнет в густом жарком воздухе.

Трактор, сделанный из соломы, на повороте дороги.

– Дай карту, – говорю.

Манон молча протягивает мне карту. Черт, ну мы и заехали. Деревня Домреми на границе Шампани и Лотарингии. Ближе ничего нет.

– Домреми? – Манон говорит первое слово за весь вечер. – Это родина Жанны Д’Арк.

– Отлично! – говорю. – Вот и посмотрим.

Бодрый голос. Уверенные жесты. Манон может на меня положиться. Но нужно ли это ей? Поможет ли это? Я впервые так явственно чувствую то, что Манон знала с самого начала: для меня Манон – самое дорогое, но для Манон все люди одинаково чужие.

Черта лысого, думаю я, и поворачиваю к деревушке.

Дверь маленькой гостиницы открывается и закрывается. Там, кажется, кое-кто еще не спит. Оставив Манон в машине, я перехожу булыжный двор и застаю хозяйку гостиницы в тот миг, когда она, в халате и шлепанцах, кидает последний взгляд на ночной двор и начинает закрывать дверь.

– Потрясающее гостеприимство, – вяло говорит Манон, поднимаясь по скрипучей лесенке на второй этаж. – Яблочный торт с кремом и ананасами. Я такого не заслужила.