А прораб еще кому-то позвонил.
Подъехал черный «Мерседес» с трехцветным флажком на капоте. Вышел господин интернациональной внешности, сопровождаемый двумя охранниками и шустрым молодым человеком. Раньше такие назывались «мальчиками за все», а теперь — консультанты.
Господин подошел к Емельянову. Молча встал перед ним, изучая сияющие гражданской позицией глаза героя.
— Мешает фунцинированью торговый мероприятий! — наябедничал охранник. — Не хочет, чтобы люди украшал свой квартир на праздник в город-герой Москва, столиц нашей родин!
Господин брезгливо шевельнул в его сторону мизинцем, торговец заткнулся.
Емельянов не выдержал молчания и сказал:
— Я вас слушаю, господин коррупционер!
Но господин ничего не стал ему говорить.
Он обернулся к подчиненным:
— Козла от петуха отличить не можете?
Консультант хихикнул.
— А кто он? — угодливо спросил прораб. — Козел или петух?
— И то и другое, по роже видно. Перевидал я их на своем веку, правдолюбцев…, — тут господин выругался совсем не интернационально, а чисто по-русски. — Дайте ему по шее, да и дело с концом. Беспокоите из-за пустяков.
Обрадовавшись, все кинулись на Емельянова.
Но было скользко, а Емельянов оказался ловок (да еще сознание правоты придавало ему силы), он увертывался и никак не получалось поймать его и дать ему по шее.
Все устали и запыхались.
Интернациональному господину это надоело, он сказал:
— Ладно, сами разберетесь! — и уехал.
Но Емельянов не стал дожидаться разборки. Ведь настала уже ночь, покупателей все равно не было.
И он отступил, зорко наблюдая за преследователями, которые, впрочем, преследовали его недолго: ведь надо было, чтобы вредитель ушел, он ушел — вопрос исчерпан.
Ан нет: вопрос на другой день возник с новой остротой.
Была суббота, выходной, поэтому Емельянов с утра был на посту и пересказывал гражданам статью наизусть, добавляя свои нравственные комментарии, которые становились все разветвленнее. Образовалась даже небольшая толпа — послушать Емельянова. Раздавались крики: «Правильно! Давно пора прекратить это безобразие!»
Торговец ничего не мог поделать и только бессильно злился.
А Емельянов вошел во вкус. Он обходил все елочные базары района и везде проповедовал — с успехом. Уже пошли слухи, что он — будущий депутат Московской думы. Ничего подобного, последовала поправка, он — кандидат в мэры!
— В президенты! — тихо уточнил кто-то. Тихо, но так уверенно, что не решились возразить.
Елочная торговля хирела.
И самое смешное, что большие боссы, курирующие эту торговлю, не знали, что делать. Они привыкли к серьезным противникам, к сложным махинациям, они могли задействовать любые силы вплоть до ОМОНа, СОБРа, воинских соединений и законспирированной группы «Омега», они могли всё — вплоть до конституционного (а понадобится — и неконституционного) государственного переворота. Но это возможно лишь тогда, когда знаешь хотя бы приблизительно, чего хочет враг. А враг в лице мелкого человека Емельянова не хотел ничего!
Нет, конечно, и оставить просто так тоже не могли. Три раза Емельянова задерживала милиция, убедившись, что ни адвокатом, ни законом, ни конституцией в окрестностях не пахнет. Но два раза почти сразу выпускали, так как взявшие были им распропагандированы: Емельянов за эти дни усовершенствовал дар красноречия и внушения до блеска. В третий же раз, когда арест и охрану поручили сержанту, недавно контуженному, поэтому глухому и лишенному возможности подпасть под влияние Емельянова, вокруг отдела собралась демонстрация с криками возмущения и протеста.
Чтобы не допустить народных волнений в предновогодние дни, Емельянова опять выпустили.
Дважды вечером на него нападали и били. Не до смерти: опасались опять-таки массового гнева, боялись дать народу образ праведного мученика. К тому же, вскоре с Емельяновым начали неотлучно ходить пятеро крепких парней. Добровольцы.
Народ вообще во все большем количестве группировался вокруг Емельянова. Кроме того, десятки людей бродили по Москве и излагали его учение о варварских порубках и эфирных парах.
Дело елочной торговли горело синим огнем.
Для решения нешуточной проблемы привлекли две думские комиссии, аппараты трех министерств и аналитический отдел одной очень серьезной организации, не хочется упоминать ее имя на ночь, воры же в законе забили первую за последние пять лет примиренческую стрелу.
Совместно решили: вызвать Емельянова на разговор и действовать по обстоятельствам.
Пригласили в Кремль — он отказался. Сказал, что желает общаться в окружении народа, на воздухе. К примеру, возле родного Тимирязевского метро.
Что ж, пришлось согласиться.
В назначенный час к Тимирязевскому рынку съехалось несколько десятков машин. Половина — с правительственными флажками. Дмитровское шоссе было перекрыто. На площади у рынка собрались две противостоящие толпы: одна в галстуках и пальто из чистой английской шерсти, вторая — кто в чем: в куртках, ватниках, фартуках, шубейках, тулупчиках. Емельянова подняли и поставили на прилавок, чтобы всем его было видно.
А на другой прилавок, напротив, кряхтя, влез знаменитый политик Баблайский, известный своим красноречием.
— Мы хотим людям добра! — привычно солгал он — и люди привычно засмеялись с привычным добродушием. — Давайте разберемся! Мы хотим людям праздника! Веселья! Мира в их семьях! А вы вносите раздор и смуту!
— Ничуть! — ответил Емельянов. — Я просто говорю правду! Я говорю о том… — и он в сотый раз изложил содержание статьи, приправив изложение социальными, моральными и этическими выкладками и доводами.
Люди аплодировали ему.
Подъехала запоздавшая машина с надписью «ВВС», оттуда выскочили журналистка и оператор.
— Плиз, сори, — вежливо говорила журналистка, бесцеремонно расталкивая толпу. И, оказавшись у самой трибуны, протянула микрофон, крича:
— Мистер Емельянофф, что вы можете думать и сказать о вашем президент в смысле его политики стран арабов, Израиль и Соединенные Штаты Америки?
— Я могу сказать… — компетентно и уверенно начал Емельянов, но журналистка попросила:
— Громче, плиз!
Емельянов нагнулся и прокричал:
— Я могу сказать…, — и тут из его кармана выскользнула газета. И упала на землю. Сам Емельянов тоже чуть не упал, пошатнулся, все ахнули. Охранники вскочили на прилавок, помогли ему выпрямиться и устоять.
И тут раздался детский голос. Звонкий, чистый, неподкупный.
— На правах рекламы!
— Что?! — расступилась толпа.