— Вон там есть бесплатная столовая, где раздают суп беднякам. Хорошая столовая. А «Приют странника» предоставляет ночлег. На ночь или на две. Если ты решительно против, я высажу тебя здесь.
Генри посмотрел на обессиленных, голодных людей с согбенными плечами, в ветхих пальто, бредущих в никуда, которые напомнили ему отца, каким тот стал теперь.
И остался в машине. Кивнул, один раз.
Том Хейли улыбнулся. С самого начала он уловил их слабое место.
* * *
Твое имя будет Бакари. Это на суахили, и означает Тот, Кто Добьется Успеха. Я, видишь ли, провел подготовительную работу. Придумал кое-какие подробности, которые придадут правдоподобие твоей истории. Кто-то не увидит разницы, но для меня это много значит. Итак, ты прибыл из самого сердца таинственного Конго. Спрятав в корзине на дне грузового судна, тебя незаметно провезла в эту страну группа матросов, надеявшихся продать тебя на черном рынке, — право, никакого каламбура. Ну, может, легонький. Но они не представляли себе, какой магической силой ты обладаешь! Как только вы прибыли в Америку, ты превратил одного из них в осла, другого в свинью, а третий улетучился струйкой дыма. Но, пожалуйста, не опасайтесь увидеть сегодня доказательство его могущества, скажу я толпам, которые придут посмотреть на тебя. Вам ничего не грозит! Бакари поклялся не демонстрировать его. Оно слишком опасно. К тому же он обращается за помощью к одному из сонма своих богов, а боги не любят, когда их беспокоят, за исключением крайних случаев. Но и то, что вы увидите, поразит вас. Отречение, Перевоплощение, Транспортация, Заклинания, Прорицания и Вызывание Духов — всему этому вы станете сегодня свидетелями. Вы будете околдованы, и, когда выйдете отсюда, имя Бакари навсегда впечатается в ваше сознание. Бакари ни слова не говорит по-английски, но он и не нуждается в этом. Его магия говорит сама за себя.
* * *
Лампа была не обычная лампа, а свет в коробе, ярче и горячей. Сидеть перед ней было все равно что греть лицо на летнем солнце. Каждый день он по часу сидел за красным пластиковым столом, подставляя лицо (потом руки, а позже все тело) жаркому свету. Ему припомнилось, как однажды он лежал на земле рядом с Ханной в маленьком парке за отелем, и тогда он испытывал то же ощущение. Они искали клевер с четырьмя листиками. Такого они не нашли и вскоре повалились в мягкий зеленый клевер и смотрели на облака. Одно огромное облако висело почти прямо над ними и частично заслоняло солнце. Его лучи прорывались через его верхушку, и само облако как будто светилось, словно позади него было что-то сиявшее. «Вот где живет Бог», — сказала Ханна.
— Эту идею мне подал мой дядя, — признался Том Хейли как-то за обедом. Он отправил в рот ложку картофельного пюре вместе с куском мяса, пожевал секунду, запил пивом и затянулся сигаретой. Зажженная сигарета всегда была у него под рукой с момента, как он просыпался утром, и до вечера, когда он засыпал. — Дядя принимал эти таблетки от какой-то кожной болезни, и как-то раз, когда он вышел на улицу под палящее солнце, кожа у него начала темнеть и стала темно-коричневой. После этого мы прозвали его Мандинго.
[11]
И до сих пор так зовем. Но вы знаете, как мысль работает. Мне весь день звонят клиенты и умоляют найти им черного мага вроде Армстронгов или Уильяма Карла. Где я им его достану здесь, в Олбани, штат Нью-Йорк? Но человеческая мысль — чудо, непостижимое для науки, не так ли? Идеи как пинбол. Видели? Такие автоматы с шариками? Мечутся: дзинь-дзинь-дзинь. Вот я и говорю себе почему нет? Почему не сделать то, что мы вдвоем…
— Втроем. Мы втроем, — перебил его отец Генри, удивив всех тем, что он еще тут, сидит, едва слушая Тома Хейли.
— …что мы втроем делаем здесь, сейчас, в этой крохотной меблирашке на углу Блейк и Остин? Просто ждем подходящего парнишку, понимаешь, отличного парнишку, чтобы это осуществить. И я нашел его. В тебе.
Или, как он позднее признался: «Кого-то, отчаявшегося настолько, что он готов расстаться со своим естественным цветом кожи, просто чтобы выжить. Кого-то, кому абсолютно нечего терять».
— Сделай одолжение, парень, — сказал он Генри. — Не глядись в зеркало пару дней, а там посмотришься. Хотя будет лучше…
Он поднялся, оттолкнулся от столика, нашел в кухонном шкафчике рулон пожелтевшей клейкой ленты, взял газеты и закрыл все зеркала и зеркальные поверхности. Даже тостер.
— Так это будет сюрпризом, — сказал он, подмигивая. — По крайней мере для тебя.
Все время ожидания они провели пленниками в квартире Тома Хейли, слушая джаз по радио.
[Здесь Мосгроув пишет: «Я хочу..», но не завершает мысль.]
Лорен принесла им ланч, мистер Уокер — еще подпольного джина. У нее были три шляпки, которые она надевала попеременно: одна «колоколом», другая маленькая, без полей и с плоским донышком, и еще берет. Генри больше всего нравился берет. В нем она выглядела как свойская, красивая шпионка. Она подсела к нему за маленький кухонный столик, вплотную, их локти соприкасались, ноги были так близко, что он чувствовал бедром складки ее юбки. Она вытерла ему уголки губ салфеткой, предварительно послюнив ее, и он не сопротивлялся, разглядывал ее кожу и глаза, словно она была неведомым существом из другого мира. Он влюбился в нее, не как мужчина, а как мальчишка, которого тянет к чему-то желанному. Его отец смотрел на нее по-иному — по-мужски — и пару дней брился ради нее и заправлял рубашку в брюки, пока не стало ясно, что все без толку. Она едва замечала его, так что он опять обрел свой обычный неряшливый, «не-для-кого-стараться» вид. Генри знал, что она также приходит иногда по ночам к Тому Хейли — он слышал их через стенку, — но всегда уходила до рассвета.
— Я считаю, то, что ты делаешь, — это так смело, — сказала она Генри. — Ненормально, но смело. И я никогда не видала Тома таким счастливым с тех пор, как он выиграл десятку на собачьих бегах. Спасибо тебе за это, Генри. — И она запечатлела поцелуй на его лбу. — Никогда еще не целовала негра, — сказала она, подмигивая.
— Я не негр.
— Нет, конечно не негр. Но ты уже на такой стадии, какой никому из нас никогда не достичь.
* * *
Утром Том Хейли уходил в свою контору, предоставляя Генри и его отца самим себе. Отец спал допоздна, но, даже встав, а обычно это происходило около полудня, все равно казался сонным или как будто продолжал спать на ходу. Том Хейли щедро снабжал его любимым джином, и он первым делом пропускал глоточек с апельсиновым соком. Так что он был хотя бы слегка пьян каждую минуту своей жизни. Он слушал радио и читал комиксы. Любимым у него был «Трейси, полицейский в штатском», хотя этот комикс был не такой уж забавный. «Мне нравится этот Трейси, — объявлял он каждый божий день. — Он парень что надо». Причем объявлял так, словно видел в Трейси что-то от последних крох себя прежнего.
После примерно часа, проведенного под лампой, Генри репетировал свое выступление. У него еще никогда не было настоящего выступления — серии номеров, выстроенных в последовательном порядке, когда один логично вытекает из другого, и так до грандиозного финала, подобного фейерверку. В дополнение к трюкам, уже бывшим в его арсенале, — фантастическим трюкам, каких Том Хейли не видывал и о каких даже не слыхивал, — Том Хейли показал ему несколько фокусов с веревкой, с исчезающей водой и даже со змеями, фокусов, которые, как он считал, хорошо впишутся в тему предстоявшего шоу. Благодаря ловкости пальцев и исключительному умению отвлечь внимание, даже не заговаривая зубы публике, раз уж ни слова не знал по-английски, он мог выступить успешно. Хотя бы перед своим отцом, который пока был его единственным зрителем. Но Генри не был уверен, что отец вообще смотрит на него, когда он исполнял свои трюки, а если так, разве мог он оценить их? Взгляд у него был какой-то отсутствующий.