– Ну, хозяин – барин! А что деньги вернул – молодца, уважаю! Но проверю, сам понимаешь.
– Я пойду? – Игорь махнул официанту.
– Перестань, сегодня я башляю, – проверяющий достал портмоне и начал ковыряться в бесконечных карманчиках.
VII
Игорь с Митяем сидели в ресторане. И опять этот долбаный телефон!
– Привет, милый! – весёлый голос Оли с командирским отливом вдруг заглушался шумом волн. – Ты ещё не передумал на Багамы?
– А что там, на Багамах? – Игорь включил громкую связь и положил мобилу на стол.
– Я создала свою фирму, и мне нужны надёжные сотрудники. Те, на которых я могу положиться!
– Я согласен.
– А Митяя давно видел? Он тоже нужен!
– Нет, не видел. Даже не знаю, где он сейчас.
– Ты мне обязательно, срочно по электронке сбрось свои данные… и Митяя! Я вас беру на работу! – Оля практически кричала. Голос главнокомандующего уже никуда не прятался – он был хозяином положения.
– Да, конечно, сброшу… Пока! – Игорь нажал «отбой» и поглядел на Митяя. Через несколько секунд все без исключения посетители ресторана резко повернулись в сторону двух мужчин: те, схватившись за животы, мягко говоря, громко смеялись.
– Ну что бабы за народ такой? Ходят, бродят по головам, а потом говорят, что сами всё сделали и устроили? – сквозь смех, заплетаясь в русском языке, озвучивал свою мысль Митяй.
– А может, она и вправду думает, что сама! А про головы – это ты про какие сейчас? Про нижние или верхние? – и приступ смеха опять скрутил Игоря пополам. – Интересно, она и правда думает, что я поверил во всю эту чушь про «сама фирму открыла» и «мудака– проверяющего подсунул»?
Ещё несколько минут люди в ресторане непроизвольно оглядывались на них, пока Игорь вдруг не сказал:
– Ну что, Митяй, а поехали-ка в баню к твоему шефу?
– Куда?
– Ну, не на Багамы же! – и они опять громко заржали.
Выбор предметов
Магазин, словно зубастый червь, вгрызался в детский мозг всё с новой и новой силой своим разнообразием:
– Мама! Я не хочу эти конфеты! Я хочу эти! – валяясь на полу, ребёнок орал не своим голосом, тыкая в бесконечные лотки с яркими этикетками.
– Но мы уже купили эти! Ты же только что их хотел! – мать, краснея, пыталась поднять его за шиворот. Покупатели оборачивались, но как-то нехотя, скорее так, для проформы. Кого теперь удивишь таким поведением?
* * *
– Мы вернули нам наш выбор! – поставленный голос окутывал мягким баритоном уши телезрителей. – Теперь всё можно изменить! И самое главное – когда ты этого захочешь! Нет прошлого и нет настоящего! Теперь есть только будущее!
* * *
Он стоял на крыше девятиэтажного дома и думал: «Это мой выбор. И я сделаю это!»
Как-то неуверенно сделал шаг и упал вниз.
– Хотя – нет. Что-то страшновато. Пожалуй – назад! – он не пролетел и трёх этажей, как должным образом вернулся обратно, на крышу. Теперь выбор – всегда есть. И это хорошо. Главное – вовремя остановиться. Вся надежда на будущее!
* * *
Из плазмы продолжал вещать всё тот же голос:
– Мы вернули то, о чём все так долго мечтали! Теперь мы можем не только выбирать, но и полностью влиять выбором на выбор! Мы подошли к революции жизненного пути! Делайте всё, что хотите! Выбирайте выбор, теперь не надо думать – пришло время действовать! Будущее – уже позади нас! Впереди – победа над временем!
* * *
– Мама! Роди меня обратно! – она кричала из машины, застрявшей на рельсах, поезду, который так и не смог услышать её слова. Через некоторое время машина превратилась в груду металлолома, а мама испытала нечто, похожее на роды, только наоборот…
– Мама! Здесь так ужасно тесно и темно! Верни меня обратно!
Мама разродилась вновь.
* * *
– Мы победили время! И нет теперь нам никаких преград! – доносилось в каждый встроенный чип мозга человечества, вроде как из ниоткуда.
* * *
…Седой старик присел на камень и посмотрел на безжизненную пустыню: возле его ног умирал от голода верблюд, так и не выбрав, какую колючку съесть: которая слева или которая справа.
– Да, всему есть предел… Всё когда-то заканчивается… желания, будущее и даже время… – он поковырял в песке пальцем и закрыл глаза. – Вам что ни дай – всё в пустое превратите… – он встал и, опираясь на посох, пошёл, практически не оставляя следов.
– А может, пустота вне времени – это и есть истина? И человек это чувствует подсознательно? Вот и разрушает всё вокруг себя, тем самым приближаясь к ней… Тогда что получается: самоубийца – это тот, кто познал истину через разрушение самого себя? Нет, это бред какой-то… – старик шёл по пустыне – ему было о чём подумать.
Царапина
I
Похороны были самые что ни на есть обычные: ни хуже, ни лучше. Старые бабульки, обступив гроб, неприметно трогали руками то ткань обивки, то белое покрывало покойницы. Примерялись, видимо. Сергей стоял в стороне с небольшой кучкой заводских ребят, из которых он знал только Петьку.
В этот день Серёгина роль была незначительной, но важной: нести гроб с ещё тремя такими же пацанами, взятыми с работы напрокат начальником цеха за две бутылки водки каждому.
Умершую старуху он не знал, что намного упрощало нервные переживания. Но всё-таки на душе было скверно. То ли старый, покосившийся дом так угнетал, то ли недвижимое тело в гробу…
– Давай, пацаны, за дело! – громким шёпотом прорычал начальник цеха. – Ты – крест несёшь, вы двое – крышку гроба, ну, а вы четверо – бабусю.
Вся жизнь – театр, что там говорить.
Церемония же последнего пути была насквозь скучной и кислой: с десяток унылых соседей, состоящих в основном из еле передвигающихся старух, кучка каких-то дальних родственников и заводские. Вот, собственно, и всё.
– Сергей, ты ростом пониже – возьмёшь с Петькой у ног, – начальник цеха суетился возле гроба и нервно курил.
Что поделаешь, все когда-то умирают. А вот ты гляди: нервничать по этому поводу – живым. Умерла его бабка. Старая-престарая. Скорее отмучилась, чем умерла. По крайней мере, с её смертью все родственники облегчённо вздохнули – видно по лицам.
– Взяли, пацаны! – начальник схватился за гроб, помогая. – Понесли… давай…
До автобуса было метров сто, а бабулька – лёгкая. Так что особого труда четверым сварщикам это не составляло.
– Никак не могу привыкнуть к этому запаху, – дабы не думать о происходящем, сказал Сергей напарнику справа, Петьке. – И сладкий, и приторный одновременно. Запах тела без души…