Да, слушать они умели. Андрей представил себе, как все эти годы оказавшиеся здесь люди сидели вокруг огня и рассказывали друг другу истории. У них не было ни еды, ни воды, не было даже возможности хоть как-то организовать свой быт, и они с лёгкостью отказались от всего этого. Зато научились слушать. Научились делиться друг с другом своими воспоминаниями. То есть, делиться жизнью. И так продолжалось уже годы…
«А сколько времени понадобится тебе, чтобы пересказать другим людям собственную жизнь?…»
Иван рассказывал пусть скупо и несуразно, но предельно честно. Наверное, он, так же как и Милавин, понял, что эти слушатели моментально почувствуют даже самую маленькую и незначительную ложь. Рассказал он, как «уговорил» Андрея отправиться на Изнанку и про лизунов, про встречу с Морошкой и про то, как её волки чуть не загрызли случайную гостью, про Кукловода и людоедов, про посёлок у Новоспасского и нянечку, про Пожирателя Душ и Сашку, про то, как отказался возвращать Андрея с дочерью на сторону живых, про «Бригантину» и Харона, и даже про стычку у Лёхи в оружейке, про ворон, про гусениц, про «Охотный ряд»… Сколько длился этот рассказ, Милавин не следил, но уж точно не меньше часа, а то и двух. Сашка успела крепко заснуть, поворочаться, даже позвать во сне маму. Одиннадцатилетняя девочка весила немало и у Андрея уже изрядно затекли руки, но он не хотел её отпускать.
Когда Иван всё-таки замолчал, вокруг светящейся пирамиды почти минуту весела тишина. В конце концов, Лена встрепенулась, открыла глаза и подалась вперёд.
– Ну, ничего себе «рассказывать нечего»!
Андрей, Дима и Михаил усмехнулись, однако Иван остался серьёзным.
– Это всё, что вы можете сказать? – он обвёл взглядом собравшихся у костра.
«Чего он хочет? – спросил себя Андрей, тоже наблюдая за напарником. – «Чтобы они отговорили его или наоборот сказали, что всё правильно? Зачем ему задавать такие вопросы?»
Михаил откашлялся. Людмила вытащила из пачки ещё одну сигарету.
– Мы ведь не судьи, Иван, да и не священники. Так что ни приговора, ни отпущения грехов не жди. Ты говорил – мы слушали. Было интересно. Спасибо.
– Да, спасибо.
– Хороший рассказ.
– Спасибо большое.
Благодарности посыпались с разных сторон, но Поводырь не отвечал, он снова смотрел на огонь. Не встречая ответной реакции, благодарные реплики стихли.
– Вы не понимаете, – прошептал он, не поднимая взгляда. – Я должен спасти сына, всё остальное потом.
Из-за повисшей вокруг огня тишины, его услышали все собравшиеся.
– А это, наверное, здорово иметь перед собой такие высокие цели, что за ними можно не видеть других людей.
– Миша! – Людмила укоризненно глянула на высказавшегося мужчину, а потом обратилась к гостям. – У вас всё так запутанно, что лично мне жутко интересно: чем же всё это закончится? Вцепитесь ли вы, в конце концов, друг другу в глотку или всё-таки станете лучшими друзьями?
– Друзьями? – Милавин не поверил собственным ушам.
– А что? И такое бывает, – снова усмехнулся Михаил.
А молчавшая до сих пор Жанна вдруг медленно и чуть торжественно продекламировала, глядя на язычки пламени:
Вдвоём, везучие, как черти,
Мы шли с тобой дорогой смерти —
И крепче клятв во много раз
Те узы, что связали нас…
– О! Вот это правильно. Хорошо сказала Жанна, – одобрил Михаил.
– Это не я. Это – Грейвс.
– Кто?
– Роберт Грейвс – английский поэт, первая половина двадцатого века, – отстранённо и даже равнодушно объяснила женщина, складывалось впечатление, что ей всё равно, слушает её кто-нибудь или нет.
«А ведь она тоже становится призраком», – понял Милавин. – Да тело ещё не прозрачное, но взгляд потихоньку стекленеет, а всё, что происходит вокруг, уже не кажется важным. Наше появление на какое-то время встряхнуло её, но сейчас Жанна снова уходит в себя».
– Ну, значит, он – хорошо сказал, хоть и англичанин, – не растерялся Михаил.
– Подождите, – по-юношески бодро и шумно вступил в разговор Дима – вот уж кто совсем не собирался замыкаться в собственных мыслях. – Вы, что не слышали его?! Там наверху посёлки! Там люди живут!
– И что? – подал голос щуплый уже начавший лысеть мужичок со щёточкой чёрно-серых усов над жёлтозубой ухмылкой. Во время знакомства он представился Владимиром.
– Как это «что»?! Надо подниматься наверх. Там люди живут нормальной жизнью… ну, или почти.
– Да на хрена?! Нас тут никто не трогает. Мы считай, как у Христа за пазухой. Ты же про свечки знаешь. Если унести их со станции, они прогорают через полчаса. То есть вылезем наверх и станем беззащитны. Ты этого хочешь?!
– Я хочу выбраться из этого проклятого метро. Достало уже!
– Не веди себя как младенец! Куда ты пойдёшь-то?
– Да куда угодно. Вон в тот же посёлок на Пролетарке, – Дима махнул рукой в сторону рассказавшего про посёлок Ивана, – к Геннадию с Доктором.
– Ага, только ни хрена не дойдёшь! Свеча погаснет, и тебя сожрут на первом же перекрёстке.
– Их же не сожрали!
– У них оружие есть, а у тебя только башка без мозгов!
– Хватит! Горячие финские парни, – пресекла нарастающий спор Людмила. Её послушались, хотя Владимир явно был недоволен, что ему не дали высказаться.
– Если хочешь уйти, Дим, то иди. Никто удерживать не будет.
– Я тоже пойду, – выпалила Лена.
– Понятное дело, – не сбившись, кивнула Людмила. – Идите. Возьмите себе несколько свечек, попробуйте поджигать одну от другой, когда будут прогорать. Может и дойдёте. По крайней мере, я вам этого очень желаю. Но, с другой-то стороны, Володя прав. Здесь мы в безопасности. На станции свечи не тают и не прогорают. Да и потом, нельзя же бросить Сашу и Вику. Они-то уж точно никуда не пойдут.
При этих словах она кивнула на двух призраков, которые тоже сидели около огня.
– Если мы останемся, то рано или поздно станем как они, – голос у Димы звучал уже спокойно.
– Может быть, это далеко не худший вариант, – пожала плечами Людмила.
– Не для меня.
– Я тебя поняла. Только давай прямо сейчас никто никуда не пойдёт. Всё-таки ночь на дворе. Обдумай всё, да и остальные тоже. Кто захочет идти – идите. Я остаюсь.
– Я тоже, – кивнул Владимир.
Снова повисла пауза, которую на этот раз нарушил Андрей. Сашка вроде бы уснула крепко, и он уже не боялся её разбудить.
– Вы никогда не пробовали выходить на поверхность?
И опять пауза. Никто из хозяев не спешил ему отвечать. Наконец, Михаил, откашлявшись в кулак, заговорил.