Возмездие - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Ломакс cтр.№ 48

Тем же днем за наружной стеной Чанги на полную мощность врубили громкоговоритель. Дикторы Всеиндийского радио взахлеб повествовали о масштабах победы союзников. Из соседних лагерей прибывали тысячи ошеломленных, пьяных от восторга военнопленных, чье исступленное возбуждение объяснялась как радостью, так и ненасытным голодом. Бывшие японские охранники таращились на громкоговоритель, выпучив глаза. Под «тарелкой» постоянно сидели сотни людей, которые на ура принимали каждую приходящую новость и вовсю насмехались над понурыми японцами.

Парочка звеньев «либерейторов» сделала облет нашей тюрьмы, сбросив из бомбардировочных люков кипы посылок, тюки с медикаментами и ящики с провизией. Потом появился еще один самолет, откуда к нам выпрыгнули три парашютиста. Мы вовсю следили, как они спускаются, отстегивают свое снаряжение и маршируют к главным тюремным воротам. Смотрим мы на них, и глазам своим не верим: ей-богу, молокососы какие-то. Все как один британцы, по одному офицеру от каждого рода войск: сухопутная армия, ВВС и ВМФ. А уж до чего важные и чванливые — мол, мы ваши спасители!.. Да разве мы такие беспомощные? И вообще, не хватало еще, чтобы тебя вызволяли какие-то малоопытные юнцы. Один из пленных так и сказал армейскому капитану: дескать, ты еще за школьной партой сидел, когда меня сюда сунули, так что если хочешь, мы тебя покормим обедом, а дальше ты уж сам по себе.

Японцы тихонько вернулись по своим казармам и сдали оружие. С неба тем временем сыпались новые десантники, другие подразделения высаживались с моря — и все они видели, что с каждым преходящим часом наш тюремный городок все более организован, обустроен, способен сам себя прокормить и вообще все больше и больше напоминает военную часть. С этого момента никто в наши дела не лез.

После восстановления связи к нам стали поступать окончания тех историй, которые мы пересказывали друг другу на протяжении последних трех лет, понятия не имея, чем все закончилось в действительности. Взять, к примеру, тот случай с расстрелом австралийских медсестер на острове Банка: оказывается, там погибло пятьдесят человек, то есть даже больше чем мы думали, но при этом две медсестры выжили [13] . Милосердный убийца Примроз не был казнен, его вернули в лагерь, и он даже остался в живых. Арестанты, беззвучно сидевшие на втором этаже Утрама, были диверсантами, которые в сентябре 1943-го — буквально сразу после нашего ареста — подорвали несколько японских кораблей в Сингапурской гавани, причем им удалось уйти без потерь [14] . Они вернулись через год, и уж тут их схватили: десять человек, в том числе несколько офицеров. Были обезглавлены 9 июля неподалеку от горы Тима, едва ли за месяц до конца войны; благодаря им у меня появился шанс повторно выбраться из Утрама, а я их так и не поблагодарил…

Доходили слухи про подпольные радиоприемники в других лагерях, спрятанных в бамбуковых стволах, вениках, рукомойниках. Также поступали сведения о судьбе их создателей. Мы уже слышали, что на Борнео казнили Маттьюза, капитана австралийских войск связи. Теперь я узнал, что капитана по имени Дуглас Форд расстреляли в Гонконге примерно за те же вещи, что мы проделывали в Канбури. Имя показалось знакомым; мы с ним учились в эдинбургской радиошколе. И Форд, и Маттьюз обзавелись радиостанциями и даже установили контакты с местным населением.

Ланс Тью вновь исчез: его еще в мае куда-то этапировали из Утрама. Должно быть, у японцев к этому времени была жуткая нехватка квалифицированных радиомастеров. Я больше никогда не видел Ланса, не получал от него весточек, но мне точно известно, что он уцелел. Зато ни следа не осталось от Билла Вильямсона, скромного человека и талантливого лингвиста, которого миновала экзекуция в Канбури. Отправили его куда-то на строительство железной дороги, и он как в воду канул.

Я решил составить полный список арестантов, прошедших через военный блок Утрамской тюрьмы, чтобы людей можно было учесть хотя бы по именам. Копался в медицинских карточках, разговаривал с уцелевшими. Хотелось успеть изложить все факты на бумаге и передать их в руки командования ЮВАТВД, Юго-Восточно-Азиатского тетра военных действий, а то ведь нас уже начинали разбивать на группы и приписывать к различным частям, разбросанным вокруг Чанги, готовясь отправить домой. Когда я сел за древнюю пишущую машинку, то обнаружил, что запястье и кисть правой руки работают плохо, так что дело продвигалось медленно.

Кроме того, я написал подробный рапорт о том, как с нами обращались в Канбури. Сюда вошли и свидетельства других военнопленных. Майор Слейтер, будучи самым старшим офицером из нас, — чины и звания вновь были в цене — поставил и свою подпись. Согласовывая последнюю редакцию рапорта, мы придумали название для происшествия с нашими подпольными приемниками: «Канбурский радиоинцидент»; словосочетание сильно смахивало на эвфемизм. Мы становились частью истории, и уже сейчас было видно, с какой легкостью нас могут забыть.

Добро забывается ничуть не медленнее зла, а порой и того быстрее, и вот почему я составил также представление о внесение в наградной лист для связиста О'Мэйли, самоотверженного тобана из Утрамской тюрьмы. Я изложил его поступки бесстрастным языком казенного рапорта, где тем не менее рассказывалось и о том, как он носил паралитиков на руках, как заботился о больных и как старался облегчить последние муки погибающих.

Педантичность и строгость при фиксации показаний очевидцев и участников событий, дотошные описания преступников со всеми их деяниями стали замечательным громоотводом для гнева и жажды мщения. Я до сих пор изумляюсь, что с охранниками не расправились на месте и что нормальный ход вещей восстановился очень быстро.

Я сохранил копии всех этих документов. Представление на О'Мэйли напечатано бледно-лиловыми буквами на обороте телеграфного бланка Адмиралтейства; рапорт с жалобой на коменданта канбурского аэродромного лагеря и его унтеров изложен на толстой зеленоватой бумаге, которая используется для гроссбухов. Хорошо видно, как скакали буквы у пишущей машинки и до чего износилась красящая лента. Еще у меня есть список кое-кого из гражданских арестантов в Утраме, хотя этих людей мы видели редко. Их имена перечислены на туалетной бумаге для военнопленных — тоненькой, волокнистой и полупрозрачной бумаге, испещренной крошечными заглавными буковками в карандаше. А вот напечатанный список арестантов, которых эвакуировали из Утрама в Чанги, почти нечитаем; хорошо видны лишь тонкие, выбитые точками линии, которыми я отделял категории. Этот документ выполнен на бурой обертке рулонов, к тому же при печатании буквы едва не пробивали тонкий лист. Еще можно прочесть название: «Красный Крест. Туалетная бумага «Онливон».

Непредсказуемые опасности плена уступили место армейской упорядоченности. Я вновь числился офицером действительной службы, и меня вот-вот должны были отправить домой. С родителями я не встречался более четырех лет; объехал полсвета и повидал вещи, о которых уже столетиями не слыхивал оставленной мною мир. Мы, уцелевшие, чуть ли не состязались друг с другом в лаконизме и сдержанности, когда заходила речь о пережитом. Казалось, что мои «неприятности» закончились с капитуляцией Японии. Беспокоил скорее физический ущерб: поврежденные руки, истощение организма, кожные болезни, от которых не удавалось избавиться. К примеру, я вывез из Чанги стригущий лишай. Я еще не понимал, что бывает такой жизненный опыт, который не получится оставить в прошлом, и что для последствий пыток не существует срока давности.